состояние добра… Утопающий в грехах — не отверженный парий, как полагали ученые раввины, а человек, в котором проявляется божество… Поэтому к каждому человеку нужно относиться как к праведнику. „Ни один человек, — гласило одного из его изречений, — не падает так низко, чтобы не быть в состоянии подняться до Б-га“.

Здесь мы имеем основные черты хасидизма, из которых вытекают его практические лозунги. „Нет безусловного зла, — говорит он, — ибо зло есть также добро, только оно — низшая ступень совершенного добра. Добро и зло не в Б-ге, а в человеческих поступках. Когда зло причиняет добро, оно служит последнему как бы фундаментом, и таким образом, само становится добром“.

Цель человека — соединение с Б-гом (Dwikot), когда человек теряет сознание своего индивидуального существования (Betul hajesh)…»[189]

Дубнов излагает учение Бешта, делая особый акцент на различии между религиозным и философским пантеизмом. Причем излагает с присущим ему блеском, заслуживающим того, чтобы это отрывок из его «Истории хасидизма» был приведена целиком:

«Два великих принципа лежат в основании хасидизма — и один из них взят из теоретической каббалы, а другой — из каббалы практической. Первый из этих принципов, составляющий важнейшее начало теоретической каббалы, определяет характер миротворения и мироуправления. Он гласит, что мир образовался, истек из Божества, посредством самоограничения последнего. Божество или Бесконечное, прежде наполнявшее собою все, сжалось в известном центре, сосредоточилось, и в образовавшейся вследствие этого пустоте создало из себя же весь мир, как паук ткет из себя паутину. Бешт развивает это начало „эманации“ во многих своих изречениях.

„Деятельное творческое начало, — говорит он, — всегда скрыто в деянии, в творении. Мир во всем своем разнообразии создан как бы из самого Б-га и вместе с тем не отделим от Него, подобно тому как складка в платье сделана из самого платья и в нем остается. Мир — из Б-га и в Б-ге“.

От имени Бешта дошла до нас замечательная притча, ясно определяющая этот великий пантеистический принцип. Вот что гласит притча. Некий могущественный царь построил громаднейший дворец, с бесчисленным множеством комнат, расположенных так, что одна находилась внутри другой, по форме концентрических квадратов; сообщались между собою комнаты дверьми, которые находились в одном продольном направлении и проходились одна против другой, так что через них, когда они были открыты, можно было видеть все убранство комнат внутри. Царь обыкновенно сидел в самом отдаленном, внутреннем покое, далеко от зрителей. Когда постройка этого волшебного дворца была окончена, царь созвал всех своих вельмож и приближенных для осмотра чудного здания. Но как только они собрались и остановились в первых наружных дверях, закрылись все двери, все входы и выходы дворца — и гости увидели пред собою лишь ряд стен, за которыми ничего не видать было. И стояли они долго, дивясь сему странному зрелищу. Тогда вышел к ним сын царский и сказал: „Разве вы не знаете, что мой отец — величайший из мудрецов и обладает всевозможными искусствами и волшебствами? Так знайте же, что никакого дворца тут нет, а все это — лишь обман зрения, мираж. Перед вами — открытое со всех сторон место, незастроенное и незагороженное; перед вами же и отец мой, великий царь, которого вы не видите только потому, что вы очарованы его волшебством, а ваши глава покрыты как бы пеленою. И такова уж ваша доля — видеть разные дворцы, стены, картины, вещи там, где нет никого и ничего, кроме самого царя. — Таков и видимый мир. Все, что мы видим, есть сплошной мираж, один только оптический обман. Вне и кроме Б-га нет ничего; вся видимая материя — только одна из Его проявлений; это Его волшебная одежда, через которую мы его постигаем, но которая на самом деле не существует“.

Смысл приведенной нами притчи — очень глубок и захватывает область идей, над которыми ломали головы величайшие философы и метафизики от Парменида и Платона до Альгаццали, Спинозы, Берклея и Канта. Абсолютное и Кажущееся, идеи и формы, субстрат вещей, нумены и феномены — все это лишь различные способы выражения одного и того же исконного великого вопроса… Каббала по-своему разрешала этот вопрос — и ее пантеистический принцип как нельзя ярче изображен в удивительной притче Бешта. Из этого принципа само собою вытекает понятие об абсолютном всебожии, о том, что можно назвать „религиозным пантеизмом“, в отличие от пантеизма философского.

Последний отождествляет Б-га с непознаваемою сущностью, подкладкой (субстратом) всех видимых вещей, с так называемыми нуменами, но таким образом обезличивает Его, делая из Него более пассивное нежели творческое начало. Не так поступает пантеизм религиозный. Он не делает различия между феноменами и нуменами, между познаваемым и непознаваемым: он все выводит из личности Б-га, из Его творческой силы и воли, и таким образом все ясно познает; он видит Б-га во всем, в великом в малом, в вещах, мыслях, поступках и событиях. Пантеист-философ приводит к Б-гу тот остаток видимого мира, который недоступен человеческому познанию; религиозный пантеист весь видимый и невидимый мир выводит из личности Б-га. Первый говорит: Б-г есть все, т. е. ничто, называемое Б-гом есть все, что недоступно нашему познанию, все, что имеет действительное, а не кажущееся только бытие, все внечувственное, абсолютное; второй говорит: Все есть Б-г, все существующее, и доступное и недоступное непосредственному чувству, и не Б-г познается через вещи, а вещи через Б-га, которому все существующее служит как бы одеянием или жилищем. И таким образом все — ясно, очевидно, познаваемо и объяснимо»[190].

Однако р. Авраам Ханох Глиценштейн в своей монографии о Беште формулирует основной принцип его философии как синтез двух принципов: 1) Б-г есть все и 2) Б-г во всем. А прямым следствием такого синтеза является вывод о том, что философский пантеизм Спинозы является лишь «частным случаем» религиозного пантеизма.

Этот всеобъемлющий пантеизм проявился и в высказывании Бешта о том, что «Шхина включает в себя все миры — это и мир неживой природы, растительный и животный мир, и мир человека — и все творения, как хорошие, так и дурные, являя собой истинное единство»[191].

А если «Б-г во всем» и «Б-г есть все», то в этом мире все является проявлением Его воли, а потому нет и не может быть ничего случайного — ни одной мелочи! На этой основе Бешт развил учение Аризаля о «ницуцим» — «искрах Божьих», которые в той или иной степени присутствуют во всем — в различных явлениях неживой природы, в высших и низших животных и, само собой,