— … три дня и три ночи, — поняла меня Варвара Павловна. — Мы, надеюсь, управимся сами.

— Да-с, понимаю-с, — мелко засуетился Алоиз. — Желаю здравствовать.

— И вам того же, дорогой мой, — откланялась Вирджиния, прогуливаясь хозяйкой по гостиной.

Служивый человечек стушевался, попятился и исчез. Мы остались одни за окнами, как тени ушедших из этого мира людей, бродили сумерки. Я вспомнил:

— А где наши боевые…

И не договорил — губы Вирджиния влепилась в мои. Было впечатление, что я оказался объектом покушения вампира. Вот это любовь, решил было я, но услышал заговорщический шепоток:

— Тсс! — И неестественный громкий голос. — Ой, как здесь тихо и красиво! Неправда ли, милый мой? — и показывала жестами, что я должен отвечать тоже во весь голос.

— Да, милая, — тявкнул я, тараща глаза на её ужимки: что за театр двух актеров? — Райский уголок.

— Я всю жизнь мечтала о нем?.. — говорила неестественным голосом, отмахивая рукой в окошко.

— О чем? — брякнул я, потрясенный её представлением.

— О райском уголке, — прыснула, взглянув на меня. — А не выпить ли нам текилы?

— Чего? — у меня было впечатление, что кто-то из нас определенно спятил с ума. Или снимают фильм про красивую жизнь, а я не знаю.

— Или джин с тоником?

Я вконец засмущался, да на мое счастье ситуация изменилась: появились два тихих человека, похожие на служащих конторы по заготовке крупного рогатого скота, они открыли свои небольшие чемоданчики и принялись манипулировать в них, как фокусники.

Я позволил себе заглянуть в чемоданчики и узрел портативную аппаратуру. Вирджиния, говоря о чудной природе и погоде, жестами показала, чтобы я сохранял спокойствие — ничего страшного не происходит. Ничего себе не происходит? Кажется, я окончательно и невозвратно вляпался в дерьмецо нашей действительности. Подозреваю, что наша с Вирджинией случайная встреча под осыпающейся сухой елочкой была далеко не случайная.

— Так есть в этом доме текила, мать её так? — решила отвлечь меня от печальных размышлений неуемная бестия. — Или Алоиз, паразит, всю выдул?

— Пойду, поищу, — обреченно сказал я, притомившись от абсурдисткой постановки, — на кухне.

— I love you, baby! — послала воздушный поцелуй.

— Ага, — зачесал затылок, будто там копошился взвод вошек.

Что происходит, Чеченец, задал справедливый вопрос своему отражению, скачущему по кухонной утвари и стеклам, как шкет по лужам. И не получил ответа, ища в холодильнике и шкафах проклятую текилу. Ее не было; верно, Вирджиния была права в своем предположении насчет алоизных проделок.

Вирджиния-Вирджиния; если с меня снимут обет молчания, я скажу все, что думаю. А что я, кстати, думаю? Ничего, кроме одного — меня уносит в открытое бушующее море; и неизвестно куда прибьет — к песчаному бережку, по которому легкомысленно тетешкается веселый дедок в домотканой рубахе, напевающей песенку, или ещё куда?

Вернувшись с бутылкой клопиного коньяка и апельсинами, я обнаружил в гостиной кардинальные изменения мизансцены: два работника умственного труда занимались тем, что гуляли по комнате и запускали руки во всевозможные потайные местечка — под стол, стулья, в горшки с цветами, за картины, под ковры.

Бутылка выпала из моих рук, но удачно — на ногу Варвары Павловны. Она громко выматерилась, вспомнив мою маму, разрезающую, быть может, очередную человеческую тушку на операционном столе, и я понял, что можно говорить, как и прежде.

— Что за……., вашу мать?! — заорал я не своим голосом. — Можно объяснить все человеческим языком.

— А вот что! — и брызнула на стол маленькие штучки, похожие на миниатюрные наушники.

— Что это? — изумился.

— Жучки, родной, то есть подслушивающие устройства.

Я сел — стоять было выше моих сил. Более того, полностью лишился дара речи, чувствуя себя павианом на амазонской лиане.

Вирджиния заметила мое состояние, улыбнулась, плеснула коньячной бурды в хрустальные фужеры:

— Будем здоровы!

— А?..

— Алеша, для душевной анестезии!

И я заглотил жидкость без вкуса и запаха, точно артезианскую водицу. Мир не изменился и по-прежнему был напичкан загадками и таинством? Опять же „жучки“ на столе — знак нашего криминального бытия.

С брезгливостью цапнул одного из них, будто живую гниду. Вирджиния засмеялась — не бойся, он уже не кусается, и спросила разрешения погулять её боевым товарищам по дому.

Я, находившийся в легкой прострации, лишь развел руками — все к вашим услугам, господа. Потом я и Варвара Павловна начали беседовать на отвлеченные темы, но про нашу жизнь. С коньячком, чтобы прояснить общую картину мироздания. То есть со стороны весь наш разговор был похож на бред умалишенных.

— Ты кто?

— Вирджиния.

— А я кто?

— А ты Алеша Иванов по прозвищу Чеченец.

— А у тебя какое прозвище?

— В смысле?

— Как тебя зовут… твои же б-б-боевые товарищи?

— Майор ФСБ…

— Где?

— Кто?

— Майор ФСБ?

— Он перед тобой.

— Врешь, — твердо сказал я. — Я вижу только тебя.

— Я и есть майор. Только не надо задавать вопросы?

— Какие?

— Может ли быть, женщина под полковником?

— Не понял, — признался я. — Давай лучше выпьем на троих.

— На троих?

— Ну, я, ты, майор, и твой полковник, под которым ты… Где он, кстати?..

— Алешка, ты разморился, — засмеялась, накрыла пледом. — Подрыхни пока, поговорим после…

— Все это мне снится?

— Спи, дурачок…

И я провалился в лунку небытия; так, наверно, грешники ухают в тартарары, к сатане на закуску.

Ууух! Не знаю, сколько по времени продолжался мой полет во мраке прямой кишки мироздания, да все имеет свой конец, в смысле окончание впереди забрезжил блеклый светильник: у врат рая или у заслонки геенны огненной?

Узнать я не успел — какая-то инициативная и потусторонняя сила буквально выплюнула меня, фекашку, из заднего прохода Макрокосмы, мол, не торопись, сукин сын, к вечности, ещё помучайся на этом свете…

И я проснулся, обнаружив себя в кресле. В углу мягким болотным цветом отсвечивал торшер. За окнами угадывалась глухая ночь. Напольные часы прохрипели полночь. В пересохшем рту гнездились клопы.

Чертыхаясь, отправился на кухню, чтобы найти дифлофос для поднятия тонуса. Нет, так жить нельзя? А как надо? Кто ответит на этот детский вопрос? Но самый вопрос вопросов: где мои дорогие гости? Или все это очередной дурной сон, который надо немедля позабыть.