* * *

Иванна стояла, прислонившись плечом к стене, и с бьющимся сердцем слушала, как в теплом, пульсирующем, только что созданном мире возникает язык.

Волим те.

Волим те.

Волим.

Рядом с ней стояла маленькая девушка, которая несколько минут назад что-то спрашивала у своего молодого человека по-русски. Они оба были в фенечках-ксивничках-хайратничках. Представители дикого, но симпатичного племени декоративных хиппи. Теперь девочка тихонько подпевала.

– Вы знаете, что значит «волим»? – спросила ее Иванна.

– Люблю. Волим те – люблю тебя.

«Кад сам био мали…» – почти шепотом начал смуглый парень с барабаном.

– Когда я был маленьким, – перевела девушка и улыбнулась Иванне. – Сербский язык. Смешной такой. Очаровательный просто.

– Да-да… – согласилась Иванна и осторожно посмотрела на человека, который одним движением руки, а иногда просто кивком головы, улыбкой и взглядом управлял пространством звуков и слов, расширяя звучание до физических границ зала.

Где-то сзади, над головой Иванны, вне пределов видимости, зазвонил маленький серебряный колокольчик. Откуда он там взялся? Как он его туда поместил? Этого она понять не могла. Как не могла понять, о какие такие невидимые стены разбиваются невидимые большие стекла, отчего невидимые осколки со звоном осыпаются на пол.

– Йе, – выдохнул он в микрофон последнее слово и посмотрел ей в глаза.

Около года назад Иванна с Виктором разговаривали о том, откуда придет жопа. Быстро сошлись на том, что жопа придет откуда не ждали. Впрочем, так всегда и бывает. Но когда придет жопа, очень важно, чтобы человечество сохранило свое избыточное разнообразие – культурное, антропологическое, религиозное, природное… Какое там еще? Всякое. Потому что, как очень точно заметил Виктор, нам не дано знать, какой ресурс окажется главным и спасительным в тот момент, когда придет жопа. Может быть, нас спасет коротенькая колыбельная маленького племени долины Амазонки. А племя вот-вот попадет под паровой каток глобализации, унифицируется, и детишки будут отправлены учиться в американские школы и университеты. Забудется и сама колыбельная, и язык, на котором ее нужно петь. И вот тогда – все…

– Это же так просто, – удивлялся в том разговоре Виктор. – Почему этого никто не видит?

Так вот теперь, стоя у стены концертного зала в Хайфе, Иванна подумала: неплохо было бы, чтобы в момент, когда придет жопа, человек, стоящий сейчас на сцене, оказался где-то поблизости. Этот – «по чьему благословению я по небу лечу». Со своей необъяснимой силой, со своей единственной в мире улыбкой, со своими грустными темными глазами и со своими красивыми и яркими людьми. Иванна смутно, в самом общем виде понимала, что здесь все должно быть в комплексе – в сложившейся функциональной полноте. Нельзя исключить из этого гештальта ни гобой, ни волынку, ни высокую синеглазую скрипачку, которая за четыре минуты своего соло создала какую-то исключительную эмоцию и вибрацию, пробила, вырезала смычком окно с разноцветным лугом и дождем прямо в середине зала, ни медленный рассеянный жест руки композитора, убирающей спутанные волосы с высокого лба, ни его привычку смотреть прямо в глаза…

«Не надо», – беспомощно, теряя надежду сохранить остатки рационального мировосприятия, попросила Иванна и сама не очень поняла, к кому обращается и чего просит.

Выйдя на улицу, она долго стояла на одном месте, смотрела прямо перед собой. В поле зрения попал маленький фонтан с подсветкой – вот на него Иванна и смотрела. Люди разошлись, и она понимала, что тоже должна куда-то двигаться. И лучше пойти попрощаться с Диной, взять такси и поехать в Тель-Авив, в аэропорт. До самолета семь часов – как раз есть время доехать, попить кофе и желательно подумать. Да вот только ноги не идут.

Она вздохнула и набрала номер Юськи.

– Чего ты хочешь? – грубо спросила подруга вместо элементарного «привет». – Снова лететь в какой-нибудь гребаный лес?

– Ничего не хочу, – обиделась Иванна.

– Гонишь, – пресекла Юська бесперспективный диалог. – Ты звонишь, только когда тебе надо. Ты так устроена. Ты где вообще?

– В Хайфе, – улыбнулась в трубку Иванна.

– Значит, на исторической, мать твою, родине? – обрадовалась Юська. И уточнила: – На моей. Ну, докладывай.

– Я влюбилась, – сказала Иванна.

– Так я в курсе! – радостно заржала Юська. – А у тебя что, амнезия?

– Нет, я только сейчас влюбилась. – Иванна вздохнула и почувствовала, что заболело горло и защипало в носу. – Как выяснилось. Пожалей меня.

– А он кто? – задала Юська первый человеческий вопрос. И притом человеческим тоном.

– Не знаю, – честно ответила Иванна.

– Тогда предохраняйся, – посоветовала заботливая Юська. – Мало ли что…

Иванна оглянулась и посмотрела вверх – на гаснущий плафон концертного зала. Юськин совет опоздал. Зато теперь она знала, что в случае чего можно найти его и сказать… Хотя, собственно, что она может ему сказать? Даже простое «спасибо» в этой ситуации звучит как-то по-идиотски.

Когда Иванна возвращалась на такси к Дине, было половина двенадцатого ночи. Хайфа не спала и, похоже, спать и не собиралась. Было много электричества, и царила какая-то легкомысленная атмосфера. Веселая, совершенно не гнетущая. Поэтому Иванна не поняла, отчего вдруг ее накрыла глухая черная тоска. «Нет, – приказала себе она, пытаясь отогнать, прогнать из сознания возникшую вдруг картину – „Скорая помощь“ и полицейские машины возле дома Дины. – Нет-нет, у меня точно паранойя».

Такси завернуло к дому, и в этот момент воображаемая картина точно, до малейших деталей, словно калька с основой, совместилась с реальностью. Реальность была именно такой, которую Иванна боялась увидеть больше всего. Наверное, все жильцы высыпали во двор и теперь переговаривались шепотом, а кто-то в толпе плакал, и в ночном весеннем воздухе был разлит запах корвалола.

– Что случилось? – спросила Иванна стоящую рядом маленькую пожилую женщину.

Спросить получилось плохо – губы онемели, и во рту было сухо, но женщина поняла. Потому что тот же самый вопрос задавали все, кто подходил.

– Дину убили, соседку мою. – Женщина посмотрела на нее сухими тоскливыми глазами. – И мальчика.

Иванна смотрела на женщину – у той шевелились бледные губы.

– Оба как живые… – И снова выключили звук. А потом включили: – …Дверь была открыта… мой муж кричал: «Дина, Дина!..» А они на кухне, в обнимку… Дина и Ромочка…

– Как их убили? – спросила Иванна.

– А вы кто? – устало посмотрела на нее соседка, и взгляд ее стал более сосредоточенным. – Вы тоже из полиции?

Вопрос вывел Иванну из ступора. Надо было поворачиваться и уходить. Билеты, документы, деньги у нее с собой. В квартире Дины останется кожаный саквояж, пара джинсов, несколько футболок и всякие трусы-носки. Она не может позволить себе оказаться в числе подозреваемых. Не может пойти в полицию, сказать, что разговаривала с Диной накануне, ела мусаку, укачивала Ромуську на коленях. В результате она окажется в чужой стране, в каком-нибудь КПЗ, и ни одна живая душа не поверит в ее историю. Да и историю рассказать невозможно. А настоящих убийц не найдут никогда и ни за что.