Юкико скатилась с него, и они лежали на залитом дождем камне, задыхаясь – слишком уставшие, чтобы двигаться. Она потянулась Кеннингом, раздвинув кирпичи своей защитной стены, пошарила на ощупь в темноте, и в голове у нее запульсировало. Она почувствовала, как кружит над головой самка-арашитора, наслаждаясь громовыми раскатами. Она почувствовала холодных морских драконов, кружащих вокруг острова и наполняющих ее ужасом. Она почувствовала рядом с собой Ильича. И в отдалении она, наконец, почувствовала волну яркого тепла, принявшую знакомую форму.

– Боги, Буруу… – выдохнула она.

Ильич растирал ушибленную голень. Юкико схватила его за руку и закричала сквозь ветер.

– Мы уже совсем близко!

Она указала на север, с трудом поднялась на ноги, забыв о боли и усталости. Закрыв глаза и высунувшись из-за баррикады, она выбросила в пустоту мысли.

Буруу, ты меня слышишь?

Долгое молчание, пустое, пугающее.

ЮКИКО.

Боги, да, это я! Как ты?

ЛОЖНЫЕ КРЫЛЬЯ СЛОМАЛИСЬ. НО Я ПРИШЕЛ В СЕБЯ. ПРОСТИ…

Всё в порядке.

ЕЕ ЗАПАХ. Я НЕ МОГ…

Я уже иду, просто оставайся там, где ты есть.

ВЫБИРАТЬ НЕ ПРИХОДИТСЯ.

Мы скоро будем. Только держись.

БУДЬ ОСТОРОЖНА.

Я знаю, я чувствую драконов.

НЕ ДРАКОНЫ. ЕЩЕ ОДИН АРАШИТОРА. ОН ЗДЕСЬ, СО МНОЙ.

Он ранен?

ДА. И ОН ГОЛОДЕН.

Буруу свернулся клубком в укрытии из осколка обсидиана, который дугой огибал его спину, защищая от ветра. Его живот давным-давно перестал урчать, чувство голода притупилось, превратившись в глухую боль, по частям выгрызающую его внутренности. В его мыслях всё еще плавал запах самки, доводя его до безумия, так что камень вокруг был выдолблен нереализованным желанием. Но хотя Буруу до сих пор чувствовал ее высоко, в шторме, в последний день импульс ослаб: период спаривания, должно быть, подходил к концу.

И всё же этот мускус заставлял его кровь петь, когда ветер дул в нужную сторону. Дыхание учащалось, разум дрожал, подавляемый инстинктом. Буруу боролся с этим, цепляясь за мысли о том, как он подвел Юкико, подверг ее опасности, отдавшись страсти. Он не хотел вспоминать, но помнил, как много он потерял в более мрачные времена из-за того зверя, что сидел внутри.

Ее он тоже почти потерял.

Под однообразные звуки – дождь, гром и ревущий океан – время тянулось долго, пока низкий рык не вырвал его из тоскливых мыслей. Буруу вытащил голову из-под крыла и поморгал, вглядываясь в потоки ливня. Среди рева ветра он уловил запах старой крови и озона, от которого захватывало дух. Он слышал, как стальные когти рвут камень, как расплющивается и крошится под титаническим весом сланец. А затем сквозь тьму прорвался долгий угрожающий рык.

СМОТРЮ, ТЫ УЖЕ ПОЧТИ ЗАЛИЗАЛ СВОИ РАНЫ.

Буруу поднялся из своего укрытия и вышел на открытое место. Остров, на котором они разбились, был около трехсот футов в поперечнике. Его покрывали изогнутые щиты из черного стекла, уходящие к северу. На южной оконечности, в семи-восьми футах от поверхности океана, возвышалась медная роза молниелова. Северный берег находился на высоте примерно сорока футов над уровнем моря, обрываясь в морскую гладь. Самец подошел оттуда.

Буруу ответил рыком, гремя и плюясь так, что камни под ним задрожали. Он видел тень, скользящую по полуразрушенным скалам на обрыве, и слабые молнии, играющие на крыльях. Но он не узнавал запах и сомневался, что кто-то из его бывшей стаи залетел бы так далеко на юг.

ЗНАЧИТ, КОЧЕВНИК.

Он снова взревел, спрашивая, кто бросил ему вызов.

Кочевник выкрикнул свое имя.

Арашитора подобрался ближе, и вспышка молнии над головой позволила Буруу хорошо разглядеть своего врага. Меньше. Моложе. Судя по внешнему виду, едва начал охотиться: полосы на бедрах нечеткие, когти всё еще дымчато-серые. Перья на шее – испачканы кровью, и он не подставлял правый бок. Буруу видел, что крылья кочевника целы, но от его плеча до мышц на спине тянулись длинные порезы. Он пока боялся летать со свежей раной, но рефлекс защиты своей территории и слабый запах самки заставили его бросить вызов, как только он почувствовал в себе силы и уверенность в победе.

Буруу помнил, каково это – быть рабом этого инстинкта, холить этого монстра внутри. Он думал, что уже пережил это, что его связь с Юкико упокоила этого демона и смыла его вкус с языка. Но как легко он вернулся назад. Как быстро влез в шкуру того, кем был раньше.

Он заслужил то, что с ним сделали. Что отняли.

Буруу взревел, предупреждая, что он не уступит. Но это была не ритуальная схватка из-за самки или за почетное положение в стае. Закон арашитор здесь не работал. Их битва закончится смертью.

«Твоей», – пришел ответ.

Твоей.

* * *

Теперь инициативу перехватила Юкико, воодушевленная близким присутствием Буруу. Боль в мышцах и пот, разъедающий свежие волдыри на руках – всё исчезло из-за возбуждающего выброса адреналина.

Она пролетела еще по трем кабелям, останавливаясь, чтобы перевести дыхание между ними. Ильич отставал, и она периодически тормозила, оглядываясь и умоляя его поторопиться, выкрикивала сквозь бурю слова, которые он едва ли мог понять.

Ничего не имело значения. Ни боль. Ни тоска. Ни мысли: об отце, о Хиро, о Кине, о Гильдии. Она превратилась в двигатель, в машину, которая отчаянно двигалась вперед по тросам, шаг за шагом. В лицо ей дул ветер, толкая ее назад, завывая. Она была слишком маленькой, слишком слабой. Тело ее дрожало от усталости, пальцы, кровоточили, угрожая сломаться каждый раз, когда преодолевался очередной фут.

Но что-то внутри не давало ей остановиться. В груди пылал огонь, который заставлял ее стискивать зубы, делать еще один отчаянный вдох, продвинуться еще на один фут, когда внутри нее всё молило об остановке и передышке. И тогда она поняла, что это за чувство. Увидела его таким, какое оно есть. Именно в нем скрывалась сила, гораздо более глубокая, чем размытые обещания, заключенные в ненависти, страхе или даже ярости, и свет, который не оставил место теням, заполонившим Юкико после смерти отца. И эта сила была за стеной, которую она построила внутри – как оплот, сдерживающий ярость Кеннинга. И поняла, что только это чувство и имело значение.

Любовь.

Дюйм за дюймом. Фут за футом. Размахивал цепкими руками ветер, вколачивал гвозди в кожу дождь. В башню на западе ударила молния и каскадом понеслась по тросам туда, откуда они приехали. Слишком далеко, чтобы вспоминать. Юкико потратила слишком много сил и не хотела думать, что будет дальше. Нельзя останавливаться, нельзя оглядываться – лучше двигаться вперед. Остановиться – значит проиграть.