Глаза почернели.

Двадцать два года.

Рюсаки прошептал молитву Энма-о, умоляя Великого Судью взвесить юношу по справедливости. У него не было никаких даров – ни деревянной монеты, ни благовоний. Глядя на мертвый пепел, уже покрывший коркой лицо юноши, Рюсаки надеялся, что этого будет достаточно и его душа сможет предстать перед Судом адов. В конце концов, здесь сожгли целый район. Этого должно было хватить для любого судьи.

Мили, часы бесконечного пути. Дым был таким густым, что в глазах у Рюсаки плыло, голова кружилась, на языке мелькал привкус смерти. Шинтаро споткнулся, упал под тяжестью рюкзака, Рюсаки поднял его и хлопнул по спине, пообещав целую чашу данроанского саке, когда они вернутся в цивилизацию. Юноша был почти в бреду, но он кивнул и продолжил путь, опустив плечи, как человек, идущий к эшафоту.

В сумерках они взошли на небольшой холм. И через море дыма они увидели это.

Плацдарм. Полигон Гильдии.

В воздухе висели броненосцы, как раздутые лотосные мухи. Стены из колючей проволоки, галогенные лампы и резаки, горящие на закате, когда госпожа Аматэрасу скользит вниз к горизонту на отдых. Рюсаки отцепил подзорную трубу от пояса, смахнул пепел с линз и приставил ее к глазу, бормоча под нос проклятия. Прищурившись, он осматривал территорию Гильдии, смаргивая черные слезы, и заметил громадные машины, выстроившиеся в ряд, – примерно с сотню. На четырех опорах, светло-желтые, с полотнами цепных бензопил вместо рук. Через несколько секунд он понял, что это корчеватели-кусторезы.

Зачем Гильдии целый легион таких машин?

И когда до него дошло, он зашипел сквозь стиснутые зубы.

Чтобы вырубить лес…

Он покачал головой и уже почти отвернулся, когда заметил нечто гигантское. Случайно, мельком. Как тень среди теней, в дыму пряталось что-то огромное, черное. Богиня Солнца коснулась горизонта и ярко вспыхнула перед тем, как уйти на покой. И Рюсаки увидел это: колосс с раздутым, как котел, брюхом, с огромными зубьями, со шпилями дымовых труб и лапами огромного металлического паука. Машина, которую он никогда в жизни не видел.

– Барабаны Райдзина, что это? – выдохнул он.

Шинтаро рухнул в пепел, глядя на свою руку, будто пораженный тем, что у него есть пальцы. Рюсаки закашлялся, почувствовав привкус черной гари на языке. Отстегнув рюкзак Шинтаро, он снял с него клеенку, обнажив уродливый корпус беспроводного передатчика. Он повернул ручку, но аппарат издал звук мясорубки, лампочка питания не горела.

– Дерьмо. – Рюсаки стукнул передатчик, когда Шинтаро упал рядом, задыхаясь, как пойманная рыба. – Давай, ублюдок, работай…

Но если передатчик и слышал его, то подчиняться не спешил.

Он почувствовал тошноту, не имевшую ничего общего со страхом. Черная, припорошенная пеплом, она проникала через кости к сердцу. Он чувствовал ее внутри. Это пускала корни смерть. А вместе с ней и страх. Нет, только не здесь. Не сейчас.

Рюсаки вскочил на ноги, сбросил собственное снаряжение и закинул передатчик на спину. Шинтаро содрогался, черная пена заполняла его дыхательный аппарат, и Рюсаки опустился на колени рядом с ним и вонзил ему клинок в сердце. Лучше умереть быстро. Без страданий.

Но он пока не собирался.

Капитан Кагэ тяжело вздохнул, поправил передатчик на своей спине и повернул на север, к железной дороге. Ему нужно было уйти подальше от этого дыма, чтобы передатчик заработал, и еще раз попытаться отправить сообщение на ближайший пункт прослушивания, пока оно не попадет в Йиши. Потому что теперь Рюсаки знал: сам он никогда туда не попадет.

Не взглянет снова эти горы, не услышит песню ветра в деревьях, не сможет полюбоваться, как распускаются цветы благословенной весной. Больше не увидит брата. И мама не отругает его за то, что он плохо ест или слишком много ругается. Он едва ли дождется конца этой войны.

Он закрыл глаза, желая избавиться от горя, страха и отчаяния. Чтобы ни секунды не тратить на всё это. Чтобы его смерть не была напрасной. Чтобы смерть Шинтаро и Джуна не была напрасной. Новость должна попасть в Йиши, даже если это убьет его.

Опустив голову и борясь за каждый вздох, Рюсаки двинулся на север.

Даже если это убьет его.

И хоть Кин сломал замок камеры, Аянэ всё же захотела вернуться в свою тюрьму после осмотра ран Даичи. Тихо закрыв за собой дверь, она уселась в темноте и стала ждать, несмотря на протесты Кина. Ведь для того, чтобы снова выйти из клетки, ей нужно было разрешение. Как признание ее права на свободу. Как ее реабилитация. И израненный старик со сбитым дыханием, пробудившись от сна, который мог закончиться смертью, если бы не проклятая лотосменка и ее блестящие паучьи конечности, дал свое согласие.

Наконец-то свобода.

Аянэ вышла из камеры и, широко улыбаясь, обвила руками шею Кина. От нее пахло потом, влажной тканью, засохшей кровью. Кин в ответ слабо приобнял ее, надеясь, что она его быстро отпустит. Ее руки неохотно соскользнули с его плеч, она отступила и взглянула на него своими темными глазами с поволокой, которые казались слишком яркими на бледной, как лунный свет, коже.

– Кин-сан, что случилось?

– Ничего.

– Да побери тебя Первый Бутон, постарайся приложить хотя бы чуточку усилий, чтобы врать получше, – криво улыбнулась она. – Тогда я бы постаралась поверить тебе.

– Зачем ты все время повторяешь это?

– Что?

– Ругаешься Первым Бутоном. Ты же больше не член Гильдии.

– Старая привычка? – Девушка пожала плечами, серебристые лапы закачались на спине.

– Этим ты обращаешь на себя внимание. Напоминаешь людям, кем была раньше. Даичи согласился тебя освободить, потому что ты спасла ему жизнь. Но чем меньше они будут думать о тебе как о гильдийке, тем лучше.

– Тогда кем мне клясться? Богами грома и их барабанами? Может, Создателем и его тестикулами? – Она произнесла это грубым голосом и состроила хмурую гримасу. – Я-я-я-яйца Идзанаги.

Кин невольно улыбнулся.

– У тебя здорово получилось.

– Благодарю, мой господин. – Аянэ сделала реверанс, как придворная дама. – А теперь скажи, что тебя беспокоит, или нам следует притвориться, что ты вполне порядочный лжец и ты покажешь мне баню?

– Просто… всё вместе. – Он пожал плечами. – Метатели не сработали. Даичи почти умирает. Они думают, что это моя вина. Всё пошло к черту с тех пор, как улетели Юкико с Буруу, – вздохнул Кин. – И им пора бы уже вернуться.

Эти слова звучали так, как если бы их произнес кто-то другой. Кто-то, кто сидел в дальней комнате, предаваясь пустым сплетням, и был слишком глуп, чтобы просто подумать.

Юкико пропала? Бред какой-то. Когда он видел ее в последний раз, они поругались. Судьба так жестока… Неужели он потерял ее навсегда?