– Может, государь нонешний Василий Второй учинит порядок? – размышлял Илья. – Сказывают, он многие налоги отменил да недоимки простил! Воюет вона как умело!.. Прямо герой!

– Герой? – усмехнулся Сухман, – А где это видано, чтобы герои по пятнадцать тысяч пленных ослепляли? А?

– Так ведь это болгары! Бунтовщики как бы! Супротив державы ромейской умышляли да ромеев побивали!

– Болгары такие же христиане, как и ромеи! И державу свою созидать хотят! Так вот и мы от Хазарин отложились!

– Ну, сравнил! – сказал боярин Бермята. – Хазария нам чужая вовсе! Там и закон другой, и богу другому веруют! А болгары и ромеи – христиане!

– То-то и оно! – сказал Сухман. – Человек по образу и подобию Божию сотворен! Как можно уродовать! Казни врага, а уродовать-то зачем? Господь милосердие заповедал, а они жестокостью своих же единоверцев приневолить хотят!

– Жестокостью ничего не строится! – согласился Илья.

– Они, сказывают, дружка дружку поедом едят! Басилевсы-то ромейские! То травят, то казнят! Страх! – сказал Стемид.

– Откуда знаешь?

– Да мне тута один славянин рассказывал! Он все ведает. Да и сказывать-то боится! Тут за каждым по десять соглядатаев ходит! Боятся люди дружка дружке в глаза глядеть!

– Душная держава! Душная! – заключил Бермята. – Вот тебе и закон Христов!

– Закон тута не причинен! – сказал Илья. – В людях все! Христа Завет Новый от Завета Ветхого тем отличим, что с каждым Господь завет учиняет и каждый по грехам ответ держать будет! Не державою, не народом, а своею головою!

– Эх, Илья Иваныч! – вздохнул Сухман. – Это мы понимаем. А что ж тута в людях нестроение такое?

– Хотения общего нет. Общей молитвы нету! – сказал дотоле молчавший священник войсковой, болгарин охридский Фока. – Все розно живут, как пруты в венике развязанном.

– Так-то людьми управлять легче! Веник-то поди переломи, а по одному прутику и младенец справится! – сказал Сухман.

– Потому они и для боя негожие! – сказал Илья. – Прутья, а не люди! Вот козни-то сатанинские! Слабодушные они, а державе их то и надобно.

– Надо нам, робяты, дружка за дружку держаться! Не то и мы пропадем тута, не то ересью ихней заразимся. Станем суемудры, начнем закон Христов, как нам хочется, толковать, а не по истине! – сказал Сухман.

– Верно, Сухманушка! Верно! – пообнял его за плечи Илья.

Воеводы сидели поодаль от городских стен, на высоком морском берегу над бухтой, плотно забитой кораблями. Веселая пестрота флагов, суета грузчиков, поблескивание красных весел на военных кораблях, обилие парусов, казавшихся отсюда белоснежными, синь моря и синь ослепительного неба – все говорило только о радости земной. Но Илья теперь уже знал, что стоит спуститься в порт, будет там все по-другому. Паруса окажутся грязными, грузчики, сейчас бегущие веселыми муравьями по сходням, изможденными рабами! Нестерпимая вонь от рыбных складов, от мясных отбросов. Стаи бродячих собак, крысы в каждом темном углу… И как крысы, таящиеся в тени портовых кварталов, всевозможные шайки городских бандитов, воров, убийц…

– Мне сказывали вчера, вроде наших отроков ограбили? – спросил он у младшего воеводы Яна Усмаря.

Тот встал и снял шапку, комкая ее в огромных руках кожемяки, стал сбивчиво рассказывать, как вчера пошли вой под вечер в порт, а на них такая шайка напала, что они справиться не смогли. Бандиты их побили и мечи отобрали!

– Что?! – сразу закричали несколько воевод. – Мечи?

– За потерю меча – предать смерти, – сказал бесстрастно Сухман. – Как же это воинов с мечами подонки побили?

– Стаей налетели! Наши и опомниться не успели!

– Пьяны были, – припечатал, глядя вдаль на море, Сухман.

– Так, что ли? – спросил Илья.

– Так, – потупился Усмарь.

– К чему приговариваем? – спросил Илья воевод.

– Ежели сейчас простить, они пить пустятся! Так недолго и до того, что побегут из дружины, как ромеи, – сказал Бермята.

– Смерти предать, чтобы другим неповадно было!

– Эдак мы всех перебьем, – подал было голос Усмарь.

– Что! – повысил голос Илья. – А ты что думаешь, без наказания остаться? Ты воевода! Твоя голова на плахе – первая!

– Молодые ребята, небывальцы! – гундосил Усмарь. – И так в покаянии…

– Смерти! – сказал Сухман. – Сказано: лучше руки или ноги лишиться, чем всему телу болезнью погибнуть. Гнилое – бестрепетно отсекай!

– Они не гнилые! – подал голос священник. – Они – дураки! Не ведали, в какую геенну разврата попали! Город-то больно гнил!

– Пойдут в бой без доспехов. С голыми руками! – сказал Илья. – Добудут оружие – пущай дальше служат и вина их прощена! Погибнут – видно, так Бог судил.

– И ты безоружен первый пойдешь! – сказал Сухман Усмарю.

– Я знаю! – не то с облегчением, не то с печалью вздохнул Усмарь, нахлобучивая шапку и кланяясь неловко воеводам. – Спасибо за науку.

– Не на чем! – холодно отозвался Илья.

– Ему – что оружно, что безоружно! – улыбнулся вслед уходившему к дружине Усмарю воевода Бермята. – Здоров преужасно. Пожалуй, не слабже тебя, Илья Иваныч, будет.

– Сильнее, – сказал Илья. – Он моложе меня, не изранен… Сильнее.

– Как он о прошлом годе быка-то заломал!

Большая орда печенегов прорвалась на Лыбедь-реку под стены киевские. Вели себя чинно – не грабили, не жгли. Шли ратиться по законам войны. Стали друг против друга ополчившиеся рати. А воевать, видно, ни тем ни другим не хотелось… Не было в воях ненависти. Потому стали задираться. Но и это не подействовало. Тогда порешили вызвать поединщиков. Владимир-князь сразу согласился. Потому что рать, им выставленная, только с виду была сильна, а на самом деле – не вон, а горожане ополчившиеся. Все войско – на границе. Нежданно печенеги прорвались. И по сю пору неведомо, откуда эта орда подошла. Скорее всего, шла с византийской службы либо войны с Царьграда и явилась не с востока, откуда ее ждали, а с запада. Князь и тянул время, переговоры вел, ждал, пока рать боевая от границы подойдет. Смотрел князь на печенегов – сильных, в боях закаленных, видел и своих ополченцев. Ребят хороших, ладных да молодых, но плохо обученных воевать, а строя боевого и вовсе не знавших. Опять пошли переговоры. Наконец решили поутру поединщиков выслать. От печенегов выезжал здоровенный черноусый, вислоусый детина. Сказывали, коня своего на плечах носил. Стали такого в княжеском войске искать – нету!

– Эх, – сколько раз князь сетовал, – нет Ильи Муромца! Он бы не сплошал!

Из рядов ополченцев пришел к нему старшина кожемяк, что кожи артельно мяли.

– У меня, – говорит, – дома сын остался. Пожалуй, задавит печенега.

Тогда и привели Усмаря. Князь, глядя на молодого и невысокого парня, не поверил в его силу.