И закричал:

– Я убил! Я… Дите свое кровное… Я!..

И хохот огненноликого был ответом на крики Ильи.

Но странный голос, как раскат грома, произнес:

«Прощается, чадо, тебе сей грех невольный, и разрешаются узы твои, ибо ты воин мой, меч веры Христовой…»

Илья очнулся. Ему было хорошо. Прекрасная музыка наполняла мрак, в котором роились, еще не исчезнув, образы светлых видений. Он казался себе маленьким, лежащим в плетеной ивовой колыбели, то взлетающей к потолку, то плавно опускающейся к лавке, и материнская рука ласкала его…

– Я хочу здесь остаться! Тут нет времени… – сказал Илья дико прозвучавшим, отвыкшим от речи голосом.

– Рано! – ответили ему из темноты. – Всему свой срок и своя мера. Свой черед и свое предназначение…

Молчаливые послушники подали ему чистую рубаху, порты и облачили в доспех, как для боя.

Задевая широкими плечами за стены, Илья вышел из узких ходов киевских пещер. Его ослепило солнце. Привыкнув к свету, резавшему глаза и светившему жестко и неприятно, он увидел гридней конных, держащих в поводу Бурушку.

– Илья Иваныч, тебя князь зовет.

Илья тяжело поднялся в седло, словно век на коне не сиживал и мотаясь, как тряпичный, в седле. Они долго ехали через весь город.

Смутно, словно во сне, вспоминал Илья дорогу ко княжьему терему. И даже князя самого. Смутно помнил и разговор их, и то, как, павши на колени, попросил он князя услать его куда-нибудь подальше от Киева. Помнил только ответ:

– Бери дружину от Белгорода и ступай на службу в Царьград, к императору Василию Второму, на срок, который он укажет.

И когда через несколько дней он выехал на Черниговскую дорогу, попался ему безумный слепой старик-нищий. В нем с трудом узнал Илья золотодела Иосифа. Старик сидел на земле и что-то чертил пальцем, улыбаясь своим мыслям. Его никто не дразнил и не донимал.

– Что ж это с ним? – услышал Илья разговор гридней. – Это ведь никак Иосиф? Богатейший среди ювелиров мастер.

– Умом повредился. Вовсе безумный стал, – ответил кто-то. – Внук у него единственный повесился.

– Вениамин, что ли?

– Он.

– Жалко! Мастер был изрядный. Вон у меня бляшки на поясе – его работа. Жалко…

Илья Муромец и дочь его

Несколько десятков громадных кораблей приняли на борт четыре тысячи киевских дружинников. Ветер ударил в тугие паруса. Упруго качнувшись на соленой волне, флот владычицы морей тогдашнего мира – Византии понес их через Черное море, через узкий пролив к гаваням бухты Золотой Рог константинопольского рейда.