Но, принявшие на себя постоянный натиск арабских кочевников, русы и славяне дали возможность императору Василию II справиться с болгарами, что много лет бились за независимость своего нарождающегося государства.

Неизвестно, знали ли православные воины, сражавшиеся в Сирии, что их подвиги и страдания позволили ромейскому императору победить их единоверцев и братьев славян! С какими жестокостями сопряжены все многочисленные победы выдающегося полководца Василия II, который заслужил в веках прозвище Болгароубийца, смягченное летописцами в Болгаробойца. Расправившись с болгарами, Василий II получил возможность вернуть отнятые у Византии арабами Сирию и Армению. Старой тропою, которой шел еще Александр Македонский, свежие византийские войска и подкрепление русскому корпусу прошли по Малой Азии и, соединившись с дружиной Ильи Муромца, пришедшей из-под Дамаска, победным маршем двинули в сторону Кавказа, среди непрерывных боев с арабами, а затем с сирийцами и армянами, что частью поддержали Византию, частью были против нее.

Старый гусляр пел какую-то незнакомую Илье былину про Святогора-богатыря, что был так велик и так силен, что не держала его мать сыра земля, потому ездил он только по Святым горам. «Вот и меня мать сыра земля держать перестает!» – подумалось Илье, а кто-то из дружинников спросил:

– Это здеся, что ли, Святогор-то ходил?

– А где же еще? – отмахнулись от него, как от назойливой мухи.

– Да чего же в этих горах святого? – уже шепотом спрашивал неугомонный. – Каменюки торчат повсюду, да и только!

– А кто его знает, чего здеся есть! Идем как меж двух сосен – свету белого не видно. Будто нас Змей Горыныч проглотил.

– Да не поминай ты страхи к ночи.

– Какие тут страхи? Мы уж и страх позабыли.

– Дома-то у нас все ровно да гладко, хошь – паши, хошь – скотину заводи, а здесь и земли-то нету, одни каменюки бесплодные.

– Нашу-то земельку Богородица, сказывают, руками разгладила да в удел свой приготовила, чтобы христианам православным отдать на мирное житие, а здеся сатана камней наворочал да нагородил!

– Будя вам болтать! Слушать не даете! Брехуны!

Илья, лежа в шатре, слушал и разговоры, и гусляра, который пел, как лег Святогор-богатырь во гроб каменный да и попросил своего друга-товарища крышкой его накрыть. Гроб великий стоял в горах, неизвестно для кого изготовленный. Тут крышка ко гробу и приросла.

– Сбей крышку! – кричит из гроба Святогор.

Но после каждого удара гроб оковывается железным обручем, и Святогор в нем задыхается.

– Ну дак взял он силу Святогорову? – спросил все тот же неугомонный слушатель.

– Стало быть, не взял! Сколь мы тута идем, а никоего Святогора не видывали!

– А может, это и не Святые горы!

– Дурачье! – сказал гусляр.

– Это все в стародавние годы было. Теи храбры давно в камень обратилися. Видали, как тута с гор пена идет?

– Гдей-то?

– Где вода с высот падает да в пену обращается! Вот она и есть – пена Святогорова!

– Да у нас в котле так-то каша кипит, и она, что ли, сила Святогорова? – засмеялся какой-то гридень.

– А что?! Не поешь – не повоюешь…

На белой стене шатра виднелись тени говоривших, освещаемые костром. Илья смотрел, как они ходят, то разрастаясь, то уменьшаясь, и угадывал: вот кашу с огня сняли, вот в кружок сели. Вот сняли шапки и шлемы. Взмахнули руками – перекрестились. Вот, сутулясь, понесли ложки ко ртам.

«Это христиане истинные! – думалось Илье. – Крестили-то их еще детьми. Иных при рождении, а иных – в Киеве, когда крестились русы. Когда это было? Лет десять назад? Нет, одиннадцать!»

Он пересчитал все памятные ему события, и вышло – одиннадцать, и семь лет, как он осиротел.

Чтобы отогнать страшную картину, что стояла перед глазами его каждый вечер, – лежащая навзничь его Дарьюшка с малой струйкой крови в углу рта, – он встал, опустился на колени перед развернутым трехстворчатым складнем и начал молиться. Только в молитве и в сражениях забывал он свою сердечную боль.

Русский корпус вышел из Сирии в Армению и теперь, поднимаясь все выше и выше в горы, словно тянул за собою всю византийскую армию.

Илья понимал, что наступать нужно быстро, не отрываясь от противника, на плечах его, чтобы не подтянулись свежие мусульманские резервы и не подошли лучники.

Лучники были страшны тем, что действовали рассыпным строем, прятались за камнями, и выкурить их оттуда было очень тяжело. А стрелки были изрядные: в Сирии, в отборном отряде лучников, хвастали тем, что в глаз убивают слона.

Там Илья слышал песню, где говорилось, что в сражении при полководце Вагане армянские лучники уложили семьсот арабов, попадая им стрелами в глаза. Песня называлась «День окривения». С того дня прошло больше трехсот лет, и теперь непонятно было, за кого сражаются не разучившиеся стрелять армянские лучники. Были они и в войске византийцев, были и у сирийцев, были и у арабов, которые ценили их за меткую стрельбу и старались не обращать внимания на то, что они – христиане.

Здесь, на Кавказе, вообще многое было непонятно киевской дружине.

Они дрались в чужих краях, среди чужих народов, в составе чужой армии. Они не были наемниками, судьба их была еще тяжелей – они были платой за помощь Византии Киеву. Прекрасно понимая, что их ждет в случае пленения, русы дрались отчаянно и умело, мечтая вернуться на родину, до которой было очень далеко. Они сбивались в единый мощный кулак, понимая, что как ушли из Киева вместе, так только вместе и смогут вернуться.

Таких отрядов, как русский, в византийской армии было много. Были эфиопы, были армянские стрелки, были албанцы белые, или удины, как звали их мусульмане. Больше всего, конечно, было греков-ромеев. Они, прекрасно вооруженные, обученные, закаленные в боях с арабами, составляли ядро армии. Однако Византийская империя была так велика, что армии не хватало. Вот тогда и ложилась главная тяжесть на плечи союзников.

Им доставались и ловушки, и засады, и камнепады, и внезапно открывавшиеся пропасти… Все стрелы, прилетевшие неизвестно откуда, все удары ножами в спину и страшные муки, если кто-нибудь попадал в плен. Поэтому русский корпус как о счастье мечтал о столкновении с противником лицом к лицу. И если такое случалось, всегда выходил победителем. Такая ненависть к невидимому коварному врагу была в каждом воине, что один стоил сотни. Оторванные от своей земли, славяне-русы дрались с исступлением раненых зверей. Никто не ведал, когда они уйдут назад, в Киев… И ничего не было у них, кроме веры в то, что тяжкий крест свой они несут во имя Христа.