– Понимаю, дорогой, – сказала Эмили, прикрывая лукавой улыбкой искреннее сочувствие. – Ты всю жизнь вкалывал, как раб, так что можешь позволить себе любую роскошь.

– Черт побери, нет ничего плохого в добром финиковом печенье, – огрызнулся он, срывая с себя галстук и направляясь в ванную. Зайдя в нее, окликнул жену:

– Так что Старк сказал? Чего хотел?

– Не знаю, дорогой. Спросил только, не собираемся ли мы ехать домой через заставу на шоссе.

– Заставу? Какого черта он имел в виду? А что ты сказала?

– Сказала, что ты говорил, что собираешься поехать той дорогой, потому что думал заехать навестить Джадда, но это такой большой крюк.

– Ты не думаешь, что это и имелось в виду, что-то с Джаддом связанное?

– Я не знаю, дорогой. Он сказал только, что, если ты все же решишь поехать той дорогой, то, прежде чем выехать из Филадельфии, позвони ему.

– Может, я так и сделаю, – буркнул Крауч, потянулся, включая душ, и расплылся в улыбке, предвкушая удовольствие, с каким расскажет Джадду, как он для него все устроил с Хортером.

Где-то после полуночи Кэй Уайлдер добралась до Пенсильванской Ззаставы и даже нашла еще свободный номер в мотеле «Развязка» – одна маленькая удача за всю ночь следовавших одна за другой задержек и неудач.

Сойдя с самолета в Нью-Йорке, она долго-долго стояла в очереди для таможенного досмотра: все таможенники сбились в кучу, что-то горячо обсуждая, и не обращали внимания на задержку, какую из-за них приходится выдерживать пассажирам. Наконец по пути в город сломался аэропортовский лимузин, пришлось ждать еще полчаса, пока взамен прислали автобус. Во время ожидания, вызванного поломкой, она услышала, как какой-то мужчина расспрашивал шофера о гостиницах и тот сказал, что им очень повезет, если удастся хоть где-то приткнуться в Нью-Йорке. На вокзале девушка из справочной подтвердила такое положение: «Дорогуша, в городе с десяток крупных съездов-конференций и гостиницы попросту полны. Окажись тут моя собственная мамаша, так и то я б не знала, где отыскать ей номер на ночь».

Малодушно напрашиваясь на помощь, Кэй поведала дежурной свою историю, по сути правдиво, но и не без надрыва чересчур уж драматизированного отчаяния, вполне, впрочем, пригодившегося: девушка прониклась сочувствием и попыталась хоть как-то помочь. «Дорогуша, вам ведь что нужно – выбраться отсюда поскорее и попасть к вашему мужу, так? О’кей, знаете, что я бы сделала, окажись мой муж в той больнице? Я б не стала валять дурака в ожидании у моря погоды. Пошла б прямо вон туда, где стойка «Герца», и взяла напрокат машину. Я вам всерьез, дорогуша, почему бы так не поступить? Тогда вам незачем будет ехать в этот самый Нью-Ольстер, а потом, как вы говорите, пилить оттуда аж до самой больницы. Вы, кажется, сказали, что она возле Пенсильванской заставы? Так вы прям там и окажетесь. Стоить это будет немногим дороже, так ведь разве увидеть мужа гораздо раньше того не стоит?»

Надо было выдерживать взятую на себя роль жены, отчаянно рвущейся к постели своего сраженного болезнью мужа, так что возражать не приходилось. И как-то так получилось, наверное, силой внушения, что роль эта обретала все большую достоверность, пока Кэй ехала на машине сквозь ночь. Неподалеку от заставы в Нью-Джерси, однако, она поняла, что уже поздно и раньше утра ей Джадда не увидеть. Переехав через Делаверский мост и остановившись купить талон на проезд по Пенсильвании, она спросила у сидевшего в будке мужчины про мотели. «Тут на каждой развязке минимум по одному», – сообщил он ей.

Надо бы поскорее остановиться, подумала про себя. Но все ехала и ехала, убеждая себя у каждой развязки, что свернет с шоссе на следующей, потом проезжала и ее, и ехала, ехала, ехала, пока не оказалась совсем-совсем рядом. «Совершенно верно, мэм, Окружная мемориальная как раз прямо, мили три-четыре по дороге», – сказал ей заспанный старик, дежуривший за стойкой мотеля.

Занеся в номер чемодан, она просто падала от усталости и оправдывалась тем, что уже прошло почти двадцать четыре часа, как она утром встала с постели в Париже. Сон, однако, не приходил, и Кэй взяла телефонную трубку. Когда старик-дежурный ответил, она спросила, есть ли сейчас в больнице кто-то, кто мог бы сообщить ей о состоянии пациента. «Лучший способ узнать – попробовать», – ответил тот, соединяя ее с больницей. Телефонный гудок звучал долго, наконец его сменил неприветливый мужской хрип:

– Ну-у?

– Это говорит миссис Уайлдер, – сказала она. – Я только что прибыла из-за границы, страшно волнуюсь, хочу узнать, каково состояние моего мужа. Я ни слова не получала с тех пор, как из Парижа уехала.

– Я всего лишь ночной сторож, – донеслось равнодушное бормотание с хрипотцой. И вдруг оно прервалось, голос говорившего оживился, словно он вспомнил о чем-то: – Париж, говорите? Париж во Франции? Так это вы звонили ему оттуда?

– Да, я…

– Ну-у, знаю я, кто он, мэм. Еще как знаю. Его ведь доктор Карр лечит, так? Он сейчас, поди, спит, но, если хотите, я разбужу.

– Нет-нет, – поспешно возразила Кэй. – Я только хочу узнать, как он.

– О, у него все отлично, мэм. Еще как отлично-то. Я его видел сегодня вечером, когда палаты обходил: сидит себе, смотрит телевизор с Мэйбл Коуп. Это его медсестра. Нет, мэм, вам волноваться нечего. У него все идет просто отлично.

Кэй поблагодарила, быстро отказалась от его предложения сообщить утром мужу, что она звонила, сказав, что сама приедет в больницу с утра пораньше. Прежде чем повесить трубку, уточнила имя врача: доктор Аарон Карр, – и узнала, что обычно доктор приезжает рано, почти всегда в восемь он уже на месте.

Казалось бы, успокоительное известие должно бы помочь уснуть. Она же еще долго лежала без сна, физическая усталость лишь подчеркивала, насколько неразумна она была, примчавшись сюда как на пожар, неужели все силы, ей потраченные, пойдут только на то, чтобы сделаться в глазах других круглой дурочкой?

В водоворот ночных размышлений втягивали воспоминания, незаметно пробравшиеся и в сон, да так отчетливо, что она уже и не сознавала, что уснула, до тех пор, пока сознание не всколыхнула волна тревоги: за окном было уже светло и фырчали, отъезжая от мотеля, машины.

Все в том же вязаном костюме, что был на ней и вчера, она сидела в ресторанчике мотеля, потягивала кофе, нервно кроша кусочек тоста, и через каждые несколько секунд поглядывала на часы, повинуясь гнету ожидания, попыталась даже отогнуть фольгу, укрывавшую сверху маленький пластиковый квадратик с джемом.

– Совсем дела швах, так, что ли? – услышала Кэй и только тогда поняла, что официантка наблюдает за ней.

– О, все в порядке, – ответила она, радуясь возможности улыбнуться.

– Да я вас понимаю, – сказала официантка. – Яблочный джем, он никому в рот не лезет. Даже не знаю, зачем он им. В больнице у нас обычно был апельсиновый мармелад. Тот многим по вкусу. Только, по-моему, стоит больше.