Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какое счастье, милочка, — шептала она княжне Марии, — быть молодой и красивой. Какое счастье любить такого изящного кавалера, как граф Петр...
Сорокалетнее сердце ее сладко замирало в груди, когда она касалась кудрявой головы молодого Сапеги, поднося ему традиционный царский кубок...
Молодой человек был не глуп и в свои двадцать пять лет достаточно опытен. Кроме того, согласно новой своей придворной должности, он был обязан ежедневно бывать во дворце и днем, и вечером... И скоро дежурные фрейлины заметили его выходившим из покоев императрицы утром... Да он и не делал из этого тайны.
Куртуазные утехи
Нетрудно представить себе переживания пятнадцатилетней девушки, хотя бы и отделенной от нас широким потоком времени, чей суженый бросился в объятия сорокадвухлетней женщины, которая ни по возрасту, ни по положению не может даже считаться соперницей. Для Марии Меншиковой Екатерина была старухой. Да и не только для княжны. В те поры женский век был короток. А у Екатерины Алексеевны было девять рожденных детей, из которых выжило только двое. Две дочери-цесаревны. Вот они, Анна и Елисавета, — обе старше княжны Марьи...
Императрица же, увлеченная молодым поляком, словно сорвалась с цепи. «Я рискую прослыть за лгуна, — писал саксонский посол Лефорт, — когда опишу образ жизни русского двора. Кто поверил бы, что он целые ночи проводит в ужасном пьянстве и расходится — уж это самое раннее — в пять или семь часов утра. Такая жизнь кого угодно свалит с ног. Между тем организм Екатерины был и без того подточен тайными недугами. И скоро она стала часто прихварывать...»
Вы спросите: «А что же граф Сапега?» И я отвечу: «А ничего!» Сей легкомысленный и распутный жуир будто только и ждал момента «попасть в случай». Положение фаворита его отнюдь не смущало. Из рук царственной любовницы вслед за камергерским ключом последовал роскошно меблированный дом в Санкт-Петербурге со всеми службами и хозяйственными обзаведениями. Не погнушался он и поместьями на прокорм... То, что императрица болела и ее старое тело буквально разваливалось, было, конечно, неприятно. Но польский аристократ был не брезглив. Все зависело от цены... Нравы же при дворе таковы, что «служба» его вызывала лишь зависть у окружающих и восхищение. Сложнее будет поладить, наверное, с будущим тестем, который мог счесть себя оскорбленным. Но Меншикову не до того. Многие историки считают, что он даже не знал о куртуазных утехах нареченного жениха.
Двадцать третьего июня «под образом, будто ради осмотру полков во осторожность от аглинской и датской эскадр, обретающихся в Балтийском море», отправился он в Ригу.
На самом деле цель его поездки заключалась, прежде всего, в «отвращении» Морица Саксонского от короны Курляндского герцогства, которую он мнил приобрести, женившись на Анне Иоанновне. Сию корону светлейший пирожник решил примерить на свою голову.
В Курляндии он не церемонился. Иностранные резиденты писали, что грубое поведение Меншикова вызвало поток жалоб Екатерине. В том числе была будто и жалоба Анны Иоанновны. И что дома Александру Даниловичу готовились чуть ли не абшид и опала.
Однако правильность этой версии сомнительна. Документами она не подтверждена, хотя что-то, возможно, и было... Какое-то тревожное известие из Петербурга Меншиков получил, потому что внезапно бросил все и с превеликой поспешностью помчал домой.
Рассказывали, что, прискакав в шесть утра к петербургской заставе, князь велел ехать не к себе на Васильевский остров, а во дворец. И как был, в пыльном и мятом кафтане, прошел прямо к императрице и оставался у нее долго... Об этой ранней аудиенции, о ее содержании и соглашении, к которому на ней пришли, не осталось никаких свидетельств. Известно лишь, что светлейший вышел из покоев Екатерины неспокоен и в себе не уверен.
И снова двор — как потревоженный улей. По углам шепчутся придворные. Кто-то куда-то все время ездит. Непонятные люди наполняют дворец. Императрица болеет. На площади поднимают подметные письма. Вот одно из них, приведенное С. М. Соловьевым:
«Известие детям российским о приближающейся погибели Российскому государству, как при Годунове над царевичем Димитрием учинено: понеже князь Меншиков истинного наследника, внука Петра Великого престола уже лишил, а поставляют на царство Российское князя голштинского. О горе, Россия! Смотри на поступки их, что мы давно проданы».
Неужели дело до того дошло, что заговорили о наследниках престола? Но кто? Политика Александра Даниловича была рассчитана на долголетие императрицы. О том, кто после нее унаследует трон, он не задумывался, поскольку все возможные претенденты были для него нежелательны. Тень царевича Алексея разделяла его с великим князем Петром. Цесаревны — тоже смотрят на него косо. Что же предпринять?..
Интрига Вестфалена
Волновались не только россияне. Взбудоражен был весь иностранный корпус министров. Особенно беспокоился датский посланник Вестфален. Ведь ежели действительно взойдет на престол старшая дочь императрицы Анна, бывшая замужем за герцогом Голштинским, то возникнет и голштинский вопрос. Россия поддержит требование герцога вернуть ему земли Шлезвига, захваченные Данией. Младшая дочь Елисавета, по легкомысленности и распутству характера, в расчет серьезно не принималась. Правда, поговаривают, будто граф Остерман сочиняет какой-то невероятный проект, в обход церковных законов, женить великого князя Петра на его же собственной тетке, цесаревне Елисавете, и возвести на престол. Но это нереально. Значит, остается малолетний Петр. Но как примирить с ним Меншикова?.. И тут у хитроумного Вестфалена возникает совершенно блестящий план. Уговорить светлейшего выдать свою старшую дочь не за жалкого куртизана Петра Сапегу, а... за великого князя Петра Алексеевича. Что из того, что он еще малолеток? Подрастет! Но только этот план давал возможность соединить несоединяемое, сокрушить все преграды, ну и, конечно, оставить шлезвигские земли в покое... Правда, на пути к осуществлению этого плана была некая дипломатическая загвоздка. Сам Вестфален говорить со светлейшим князем не мог по причине сложных отношений между русским и датским дворами. Но... дипломаты на то и существуют, чтобы подобные трудности обходить. Датский министр решает встретиться с цесарским посланником графом Рабутином, который занимает видное и весьма почетное положение среди представителей европейских держав в Петербурге. И такая встреча состоялась. Стороны поняли друг друга, и граф Рабутин поехал на Васильевский остров...
В сложной ситуации оказался князь Меншиков, в очень сложной. И неожиданное, а может быть, и не столь уж
