Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, юноша. И не просто собака, а всем собакам собака! Принц крови. Настоящий ньюфаундленд. Водолаз, как у доктора Шейна.
Эрик подпрыгивает от восторга:
— Где он? Где ты его купишь? А на него можно посмотреть?
— Собака мистера Тоджерсона должна ощениться со дня на день. А ждать до июля придется потому, что совсем маленьких щенят от матери отлучать нельзя. Мы заберем его, как только научится лакать из миски.
— Ой, дедуль! Я хочу взять мальчика! Я назову его Джордж.
— Прекрасно. Джордж так Джордж.
Они сворачивают и упираются в дом, который примыкает к сараю, крытому влажной, просевшей и поредевшей соломой. Оттуда доносятся кудахтанье и хлопанье крыльев. Из-за угла выходит мистер Тоджерсон в высоченных болотных сапогах.
— Заметил вас еще издали. Здравствуйте, мистер Мартин. Здравствуйте, молодой человек. Как поживаете?
— Хорошо, мистер Тоджерсон, спасибо, — произносит Эрик.
— Вот, привез вам кое-какие бумаги, — говорит дедуля. — Если одобрите, сразу звоните. Я оформлю как положено, и сможете подписать.
— Договорились. Позвольте только, я схожу в дом, руки вытру. А то как бы бумаги не перепачкать. — Он наклоняется и шепчет что-то дедуле на ухо.
— Правда? — Дедуля обрадован. — Я ведь, признаюсь честно, проболтался по дороге. Эрик, представляешь, собака ощенилась как раз сегодня утром. И если ты обещаешь вести себя тихо и не волновать ее, мистер Тоджерсон покажет тебе щенков.
Собака со щенками лежит в углу кухни на мягкой подстилке из одеял. Блестят освещенные солнцем, похожие на черный меховой коврик спинки. Щенки совсем маленькие, точно мыши, они копошатся и переваливаются друг через дружку.
— Скоро они впервые в жизни проголодаются, — шепчет Эрику на ухо миссис Тоджерсон. — С мамой им повезло, она у нас ласковая. Я все утро вожусь на кухне, подхожу порой совсем близко, а она даже не рыкнет.
— Она же знает, что вы не обидите ее щенков, — рассудительно отзывается Эрик.
— Которого ты хочешь? — спрашивает мистер Тоджерсон.
— Не знаю. Они все одинаковые.
— Оскар, он прав. Пускай приедет через пару недель, щенки подрастут, и выбрать будет легче.
«Я протяну руку, — думает Эрик, — я протяну им руку. И первый мальчик, который к ней подползет, станет моим щенком. Раз подползет — значит, я ему нравлюсь. Я принесу его домой, и он будет спать у меня в комнате, в корзинке, или даже со мной на кровати. И мы станем лучшими друзьями… Вдруг это он?»
Все смеются. Один из щенков, такой же крошечный и смешной, но, быть может, чуть посильнее остальных, перекатился под брюхо матери и, решительно пискнув, оттер брата или сестру от материнского соска.
— Хочешь пирожок с повидлом? — предлагает миссис Тоджерсон.
— Да. То есть спасибо, с удовольствием.
— Они еще теплые… А бабушка-то тебе разрешает?
— Конечно! Я даже иногда после уроков хожу в пекарню «У Тома». Только бабуля говорит, что пирожки там слишком жирные. Она разрешает мне есть только домашние.
— Ну, эти-то точно домашние, — улыбается миссис Тоджерсон. — Садись-ка, поешь пирожков и выпей молочка, пока мистер Тоджерсон поговорит с дедушкой.
На кухне приятный сладкий запах: сразу чуешь — что-то пекли. Его усаживают к столу, возле уставленного цветами подоконника. Как хорошо есть на кухне, где все под рукой: и холодильник, и плита. Куда удобнее, чем дома, в столовой, за огромным полированным столом. Того и гляди прольешь или просыплешь что-нибудь на блестящую поверхность или, не дай Бог, на ковер. А уместиться на салфетке с кружевной каймой ужасно трудно, слишком она маленькая для тарелки и рук. Но дома на кухне не ест никто, только экономка, миссис Мейтер.
Миссис Тоджерсон смотрит, как он доедает пирожки.
— Ну как, вкусно?
— Очень вкусно, спасибо большое. — Пирожки и вправду хорошие, но, честно говоря, в пекарне «У Тома» все-таки вкуснее. Только правду эту он никому не скажет.
— А мои мальчики давно за этим столом не ели, давным-давно. — Миссис Тоджерсон тихо вздыхает.
Они возвращаются к машине. Мистер Тоджерсон, прислонившись к забору, беседует с дедулей.
— Он разорит страну. Эти лодыри хотят делать деньги, ничего не делая. Из пустоты. А расплачиваться будут наши дети. — Мистер Тоджерсон кивает на Эрика. — Они и их потомки пойдут по миру с сумой.
— Снова ты о Рузвельте! — восклицает его жена. — Нечего ругаться, только давление себе поднимаешь. Как заговорит о Рузвельте, каждый раз таблетки глотает, каждый Божий раз!
— Он не один такой, миссис Тоджерсон, — отвечает дедуля. — Война не война, а Рузвельту пора из Белого дома убираться, пока вконец не развалил страну. Мы терпим его уже десять лет, и это ровно на десять лет больше, чем следовало. Эрик, повернись-ка! Что у тебя на щеке? Вот возьми платок.
Дедуля извлекает белоснежный платок из нагрудного кармана. Он такой чистюля — ни пятнышка не пропустит. Ну чем ему помешало повидло?
— Мальчик поел пирожков с повидлом, — поясняет миссис Тоджерсон.
— Удачный денек, верно, Эрик? И пирожками угостили, и щенка посмотрел.
— Дедуль, — произносит Эрик, когда они сворачивают на дорогу, — что значит «нецнеразвалил»? Ну, про Рузвельта?
— Нецне… Ах, вконец не развалил! Это значит, что Рузвельт разрушает, портит страну.
— А зачем он это делает?
— Тебе пока не понять, рановато. Но мы хотим видеть на его месте другого человека.
— Кого?
— Да любого. Хуже Рузвельта все равно не найдешь.
— Ты его ненавидишь? Как мистер Тоджерсон?
— Ненавижу — неточное слово. Мы обязаны его уважать, потому что он — президент. Но нам кажется, что он это кресло оскверняет. Понимаешь? Осквернять — значит не почитать, ну, допустим, войти в церковь в шляпе или громко смеяться во время богослужения.
Эрик кивает и представляет знакомое по газетам лицо с неизменной сигаретой, торчащей вверх из уголка рта.
— Эрик, — серьезно, почти торжественно произносит дедуля, — быть американцем удивительно и почетно. Вроде священной миссии… особого доверия… Мы принадлежим к очень древнему роду, мой мальчик. Наши предки переехали в Америку, когда ею еще правил английский король. В те времена здесь жили только индейцы. На месте дороги, по которой мы сейчас едем, лежала их тропа на север, в Канаду. Они торили ее через леса, бесконечные вековые леса. Поселенцы рубили, корчевали, пахали, строили хижины. Это был тяжкий да и опасный труд.
— А индейцы их убивали? Томагавками?
— Наверняка. В учебниках об этом подробно написано. Повсюду на территории нынешнего штата стояли форты. Поселенцы спасались от индейцев за их стенами.