Это была боль, как от раны – хотя ничего не коснулось тела короля.

Рана, нанесенная Корнуоллу. Враги. Битва на границе.

Король прикрыл глаза, вслушиваясь в свою страну.

Юг. Берег. Друст.

Пятьдесят – против сотен врагов. Те, кого он послал на смерть.

Марх не размышлял. Всё, происходящее в мире людей, и даже риск быть пораженным Гвином – всё лишилось смысла по сравнению с гибелью ни в чем не повинных воинов.

…Огромный черный жеребец вздыбился, разбивая копытами грань миров, – и поскакал на юг, по не-человеческому Корнуоллу, мимо стен древних великанов, мимо вспугнутых сидхи и прочей нелюди, мимо… он выныривал в мир людей, чтобы сбить со следа Гвина, если тот учуял его здесь, черной молнией проносился через перепуганные деревни и снова прочь, к нелюди, потом к людям, снова… на юг, на берег, туда, где в неравном бою гибнут его воины, где Друст… предатель и всё-таки – сын… на юг, будьте вы все прокляты, на юг!

На берегу кипела битва. С первого корабля не больше трети воинов могло биться, но силы их всё равно превосходили жалкий отряд нижней засады.

Друст рвался туда, вниз, где бились и погибали его товарищи, – но понимал: нельзя. Лучники могут гораздо больше. Лучники должны, обязаны дождаться еще два корабля. Поджечь, перестрелять.

А погибнуть в сече – это они всегда успеют.

Одни стреляли по второму кораблю, другие готовились пустить огонь на третий… уж близко, уже почти…

И тут произошло чудо.

Чудо, которое бывает лишь в древних легендах…

Ниоткуда на берегу возник черный жеребец. Зубами и копытами он раскидал саксов, но не задержался в схватке, оставив недобитых врагов воинам Корнуолла, – он поскакал к морю и дальше – по волнам как по равнине.

– Государь!! – закричал Друст, сейчас счастливый больше, чем когда-либо в жизни. – Мааааарх!

Король не оставил их погибать.

И этот клич – «Ма-а-арх!!» – подхватили все корнуольцы, с новой яростью рубя еще уцелевших саксов и стреляя по их кораблям.

Марх промчался по волнам ко второму кораблю.

Двадцать рядов скамей, двадцать весел с борта. Черный жеребец поскакал по лопастям весел – и лучники на утесах захохотали, видя, как саксы рыбкой летят в море, не успев заранее выпустить весла из рук.

Но другой борт вражеского корабля уже опомнился – и в черного коня метнули не меньше десятка боевых топоров.

Попасть было нелегко, и всё же… один топор угодил в круп, другой в ноги, третий резанул Коня по шее.

– Отец! – Друст закричал, не помня себя. Он стрелял по саксам, стрелял точно, как никогда, стрелял, будто они стояли перед ним в десяти шагах, а не были там, в море…

Он стрелял и кричал, разрывая в кровь углы рта: на его глазах черный Конь, истекая кровью, ушел под воду, и море сомкнулось над ним, и только кровавое пятно на волнах осталось там…

– Не-е-ет!! – корнуольцы орали, не слыша самих себя, и – били по саксам.

Море – жизнь моя, кровь моя солона, как море, волны моря текут в моих жилах…

Владычица бездн морских – мать мне, хозяин морей – отчим мне, бесстрашный мореход – мой отец.

Море – жизнь моя.

Я – оборотень, как все морские. Так поют барды, и правду поют они. Невозможно рассечь волну. Не убить морского оборотня.

Море – жизнь моя.

С волнами смешивается моя кровь, как волна срастается моя плоть…

Ничто не поранит море.

Ничто не поранит Морского Коня.

И когда Черный Конь – без единой раны на теле – взвился из воды, взметая фонтаны брызг, тогда – завопили все. Бритты – от восторга, саксы – от ужаса.

Марх промчался по палубе того корабля, с которого его только что пытались убить, раскидывая врагов, в кровавое месиво мозжа их тела… а после поскакал по волнам к третьему кораблю, спешно разворачивающемуся прочь от этих берегов, где из моря восстают бессмертные чудища.

Не помогло: вороной конь настиг их и проскакал по их веслам. Десятки саксов полетели за борт. Прочие пытались метать в него топоры, но… они уже знали: не поможет. Их руки дрожали, оружие летело мимо. Конь получил лишь несколько легких ран – один раз окунуться, и не останется и следа.

Оказавшиеся в воде саксы вопили. Одни плыли к берегу, чтобы вступить в бой с бриттами, другие надеялись доплыть до третьего корабля (четвертый, не дожидаясь огня и черного чудища, спешно разворачивался прочь).

Друст понял: лучникам больше нечего делать. Два корабля удирают, уцелевшие с первых бьются на берегу. И его, командира, место – внизу.

Сын Ирба выхватил меч, с воплем «Марх! Корнуолл!» помчался по камням. Его лучники – следом, и можно было не сомневаться, что и с левого утеса так же спешат в схватку.

Саксы бились бешено. Смертниками теперь были не бритты, а желтоволосые захватчики. В этой земле чудищ им оставалось лишь подороже продать свою жизнь. Уйти в Чертог Мертвых Героев, к Водану – с великой славой.

Марх прискакал к берегу. С гребня волны как с холма он видел: силы почти равны. Остатки команд двух кораблей – против отряда Друста. Почти равны… и в этом кровавом месиве не сразу отличишь бритта от сакса.

Король собрался с силами перед тем, как ринуться в битву, но…

…но случилось еще одно чудо. Ослепительно серебряное.

По следам Марха сюда примчался Гругин. К самому интересному Кабан, конечно, опоздал – и сейчас с лихвой наверстывал упущенное.

Победа стала лишь вопросом времени. Недолгого времени.

Живых саксов осталось немного. Все – тяжело раненые.

Марх сменил облик. Почувствовал, что сейчас упадет от усталости. Но пока надо было не подавать виду.

К нему подошел Друст. Весь забрызганный кровью, посечен доспех, пара легких ран, на голове скользящая – повезло.

– Государь, – сын Ирба преклонил колено, – ты спас всех нас.

– Х’чшь мня отбл’гдрить? – выдохнул Марх. – Дай вина.

– Вина королю! – рявкнул Друст и вдруг расхохотался.

– М? – вопросил Марх.

– Мы выпили почти всё, что было. Знал бы, что уцелеем, так оставил бы на победный пир.

Марх сидел на песке, привалясь спиной к валуну. Гругин, тоже в двуногом обличье, устроился рядом.

Король с усилием вскидывал почти пустой мех, делая очередной глоток. Если все корнуольцы были окровавлены, то на Мархе не было ни то что своей или вражьей крови, нет – он был бледен, как мертвец.

– Пей, пей, – кивал Гругин. – Тебе повезло: ты получил смертельные раны в конском облике, да еще и в море. Что было б, порань так тебя в человеческом… Ты молодец: вытащил себя из самой смерти, да еще и посреди боя. Горжусь тобой.