избрал себе в качестве резиденции, находились четыре сержанта специального строительного батальона «Бранденбург 800». Они скрытно расположились в доме, сделав его западней. Кранц провоцировал русских. Все бы хорошо. Но время, время. Оно утекало.

29 июня 1941 года в Брест прибывает новый комендант генерал-лейтенант Вальтер фон Унру, назначенный приказом из Берлина. Он должен сменить майора Шимбахера, временно исполнявшего эти обязанности. Урну давний знакомый доктора. На самолете Вальтера ему предстояло вернуться.

Оставался только вопрос: с группой разведчиков из будущего и «Бертой» или одному.

В Бресте имелось много солдат. 2 батальона охраны тыла, технический батальон на отдыхе, подразделения войск связи, автоколонны, крупная авторемонтная мастерская, большие военные госпитали, транспортные подразделения службы подвоза снабжения, радиотелеграф, формирующиеся маршевые эшелоны солдат и танков. Улицы использовались в качестве стоянок и были забиты техникой. Солдаты за неимением никакого дома, размещались в здании банка.

В такой обстановке разведчики должны были использовать форму вермахта или Ваффен СС, рассуждал Кранц. Он бы именно так и поступил. Если Москва охотится за его документами, то перед ним достойный противник. Информация о документах, которые он получил сверхсекретная. Допуск высшего уровня. За ними могут отправить только сверхагентов. Каким он сам является. У красных наверняка есть сообщники, оставшиеся в городе. Возможно даже среди сотрудников комендатуры. «Айнем траунен ист генуг, кайнем траунен ист нихт клюг». «Одному доверять – хорошо, никому не доверять – глупо». Кранц любил эту немецкую поговорку. Доверял он только «Берте». Но его рядом нет. Поэтому Кранц нарочито демонстрировал как бы невзначай список. То из папки выронит на секунду, то уголок с печатями НКВД «засветит». Ему было важно дать убедиться сообщникам, если они есть, что документы подлинные. Тем самым, вынудить разведчиков решиться на штурм.

Дни шли. Попыток выкрасть документы не предпринималось. Время таяло.

***

28 июня 1941 года, Брест.

Дом, в котором обосновалась группа Пояркова, представлял собой двухкомнатное помещение, с деревянным полом, побеленными стенами. Одну комнату отвели для Лизы. Там обнаружился старый платяной шкаф с резными дверцами, в котором висело несколько платьев, жакетов и юбок. Также в нем оказалась пара мужских костюмов и женские туфли.

В другой комнате, большей по размеру, разместились мужчины, включая Славку. Кровать в доме была одна, ее отдали девушке, поэтому мужчины спали на полу, подстелив старые одеяла и тряпки.

Поярков ушел рано утром и вернулся поздно вечером. На следующее утро снова ушел рано. Результатами вылазки не делился. Группе строго настрого запрещалось покидать дом. Да и незачем было. В доме хранились запасы еды: хлеб, колбаса, немного крупы и картошка. Ведро воды, перед уходом приносил из колодца Поярков.

Заняться в отсутствие Санчеса было нечем, поэтому Мамин организовал на чердаке под крышей пост наблюдения, который они с Семеном и Летуном по очереди делили. Днем по два часа, ночью по четыре. Остальное время Мамин изучал карту города, которая нашлась на полке с книгами. Лиза и Славка были привлечены к обязанностям повара.

Дом был выбран с умом. Он находился за железной дорогой в частном секторе, как сказали бы в двадцать первом веке. С чердака открывался хороший обзор. Подходы видно было почти на километр. Вдали, через Буг виднелась Цитадель. Даже отсюда было ясно, что крепость основательно разрушена огнем и снарядами. Пустынные груды развалин, дымившиеся и зловонные, в которых оставшимися там советскими солдатами все еще велся ружейно-пулеметный и пулеметный огонь. Проезды во многих местах были заблокированы из-за разрушения моста через Буг, обломками и неразорвавшимися снарядами и курящимся дымом. Все колонны подвоза и подтягивающиеся к фронту подразделения должны были использовать болотистую полевую дорогу, обходящую Цитадель с севера, из-за чего постоянно случались заторы и поломки. При мокрой погоде эта дорога также стала бы непригодной.

В городе же, напротив, виднелось лишь несколько разрушений, он был еще в хорошем состоянии, только страшно грязным и запущенным. Его жителями были евреи, поляки и украинцы. Торговля и жизнь замерли, прекратился подвоз из сельской местности. Тем не менее, по улицам в некомендантский час слонялись люди. Гонений и расстрелов Алексей не видел.

Славка и Алексей привалились к деревянной обшивке покатой крыши напротив друг друга. Славка достал папиросу. Сел поудобнее. Смял ее как положено и полямкал во рту. Посмотрел на Мамина. Алексей выждал, пока пацан чиркнет спичкой, и, протянув руку, забрал папиросу. Славка вздохнул, но ничего не сказал.

Мамин, глядя на улицу, вновь вспомнил Машу. Они сидели в кафе. Маша ела бургер с ветчиной, он пил крепко заваренный пуэр. Смотрел, как она набивает рот большими кусками фастфуда. Привычное желание повысокомерить, блеснуть знанием этикета за столом, который он сам, правда, когда оставался один, никогда не соблюдал, сейчас ему отказывало. Ему нравилась ее непосредственность. Набитый рот не вызывал у него приступ отвращения, хотя выглядело это, мягко говоря, не очень. Она была мила даже в этом безобразии. Алексей смотрел на Машу и улыбался.

– Ты чего? – спросила она.

– Ничего.

– Нет, ты улыбаешься.

– Да.

– Почему?

– Ты смешная.

Маша улыбнулась и откусила бургер.

Славка громко вздохнул во сне. Мамин отвлекся. Взглянул на мальчика. Тот крепко спал. Мысли Алексея перескочили на Лизу. За два дня нахождения в доме отношения Семена и Лизы изменились. Их тяготение друг к другу стало видно невооруженным взглядом. Хотя они свою симпатию скрывали.

Пытались.

Мамин частенько перехватывал тайные взгляды, замечал, как становится пунцовым лицо Семена, когда тот встречался глазами с Лизой, как набухали губки у Лизы, если Семен, помогая по дому, случайно касался ее руки. Эти мелкие, почти незаметные тонкости были такими говорящими. Мамина покоряла, обезоруживала эта юная, чистая любовь. Он втайне наслаждался сказочным видением, происходившим на его глазах, и, даже, немного завидовал. Война, как там на пятачке в дубовой роще, оказывалась где-то там, далеко. Не здесь. Алексей подумал, как хорошо, что есть эти несколько дней, этот дом, из которого нельзя выйти. И не надо выходить. Потому что сразу за порогом чистая, нетронутая любовь будет в опасности. Там, за порогом, жестокий мир. Мир без мира! Мир войны! Мир жестокости и безразличия. Любовь если не растопчут, то заляпают, замызгают. Так, что и не останется от нее ничего. А здесь, в этом доме, она живет! Жаль, что нельзя прожить всю жизнь в доме!

Мамин пытался разобраться в себе, почему в последнее время к нему приходит эта мысль. Почему тоска наваливается, когда он видит счастливые глаза молодых людей. Подумав, он понял. В нем сидит ожидание, что все это очень скоро кончится. Не может не кончится. Он и Поярков за этим здесь. Они не из этого времени и приехали не спасать любовь Семена