Я чувствую, как под моей ладонью изодранный бок наполняется вздохом и рыком боли.

Каждый день все восемнадцать лет, его пытают и мучают.

Потому что не могут убить, пока в нем живет хотя бы маленькая, но частица души Л’лалиэль.

Та самая, которая я теперь чувствую и в себе тоже.

Как и ее смех, ее улыбку. Ее мечты о мире, в котором Тьма и Свет могли бы стать одним целым.

— Я больше никому не позволю причинять тебе боль. — Тянусь руками к толстой шее и обнимаю ее изо всех своих сил. — Ты не виноват. Никто не виноват. Только людская злоба и жажда власти.

Дракон фыркает и это звучит почти как согласие.

По крайней мере, во всем этом ужасе, я обрела кое-что настоящее — друга.

Когда я был немного моложе и меня гораздо чаще тянуло на разные подвиги, я знал столицу вдоль и поперек. Каждый закоулок, каждый поворот. И, само собой, каждое пригодное для «скрытых» встреч место. А их, по счастью, еда ли наберется крепкий десяток. Это только кажется, что в городе, где почти на каждом шаг то таверна, то «наливайка» кишмя кишит местами, где двое заговорщиков могут встретится практически у всех на глаза, но никто даже не взглянет в их сторон, а на самом деле, почти в каждом таком месте всегда торчи парочка ничем неприметных типов, которые умело маскируются под пьянчуг и забулдыг. Это — мои Зрячие, и они всегда настороже: подслушивают, подсматривают, запоминают и приносят в мою паутину.

Но все это — ловля мелкой рыбы. Можно вскрыть шайку контрабандистов, можно накрыть бандитов-головорезов, можно даже предотвратить сговор неверной жены с убийцей, и спасти жизнь ее богатому и верному короне муженьку. А можно и не предотвращать, если корона от его «безвременной кончины» только выиграет. Все эти ежедневные грязные дела — как будничная стирка грязного белья. А вот настоящие заговоры зреют совсем в других местах — чистых от моих Зрячих, заманчиво пустых или, наоборот, удобно многолюдных. Именно в таком месте однажды и опался гнилой герцог.

Именно в таком месте, как оказалось, теперь собирается провернуть свое дельце его поганая дочка. А говорят только преступников тянет туда, где они уже однажды пустили кровь.

Если бы я только не был скорее мертвым, чем живым, я шел бы на эту встречу в куда более приподнятом настроении, но сейчас моя голова слишком забита тремя вещами: как сдержать голод, как вернуть Тиль и как, Хаос его подери, предотвратить войну, которую Артания неминуемо проиграет?

Есть еще одна вещь, от которой я намеренно шарахаюсь, как невинная девица от каждой тени в одиноких переулках, но она все равно настырно ввинчивается в виски.

Эвин собирался использовать Тиль.

Самым гнусным из возможных способов.

Он — мой лучший друг. Единственный, чего уж там — в Артании больше нет людей, которым бы я так или иначе не перешел дорогу. Об этом даже ходит парочка скабрезных поговорок. Но мы с Эвином всегда были не разлей вода, и я делал для него гораздо более гадкие вещи, чем та, за которую вдруг сам же его и осуждаю. Почему мне было не жаль всех тех людей, которых мы, не задумываясь, раньше просто смахивали с доски, как разменные пешки, чья единственная цель — выманить из укрытия более крупную фигуру? И почему я схожу с ума от злости, стоит лишь представить, то Эвин точно так же собирался использовать мою Тиль?

Может, потому что есть это проклятое «моя»?

Я сворачиваю в подворотню, шлепаю своими начищенными до блеска сапогами прямо по лужам вязкой грязи. Место, куда я собираюсь попасть, не любит чистюль.

Еще два квартала, потом — вниз, по крутой узкой улочке до самых доков. Здесь даже сквозняки пропитаны вонью несвежей рыбы и морской солью. Из доков — еще дальше, туда, где около кладбища разбитых кораблей ютится маленький кабачок под простой вывеской — «Старая треска». Тут всегда полно не просыхающих матросов и бабенок свободных манер, готовых за пару монет задрать юбки перед голодными до любой промежности мужиками, только что вернувшимися из долгого плаванья. Осматриваюсь, нахожу неподалеку шатающегося пьяного матроса и за пару монет забираю его замызганный грязью и соль плащ, и треуголку, которая выглядит так, словно ее вынули из задницы свиньи.

Я прихожу раньше, чтобы занять стол неподалеку от того, за который, я уверен, сядет герцогиня с ее приспешниками. Он как раз почти в самом дальнем углу, в тусклом пятне тени, куда не попадает, ни свет из окна, ни тусклое пятно света лампы под потолком.

Усаживаюсь и, чтобы слиться с местом, сутулюсь над стаканом вонючего пойла, которое приносит хозяин.

Проходит еще много времени, прежде чем дверь кабака открывается и, пригибаясь под низкой притолокой, внутрь заходит долговязая фигура, завернутая в черный плащ. Мне даже не нужно пытаться угадать, кто это может быть, потому что осанка Вдовы мне отлично знакома. Она слишком выдает себя, брезгливо шарахаясь от каждой отрыжки, и если бы только кому-то в этом богами забытом месте, взбрело в голову осмотреться, ее бы точно заприметили. Но всем посетителям «Трески» интересно только содержимое своих щербатых кружек, и чтобы в них как можно дольше не показывалось дно.

Когда спустя несколько минут к ее столу никто не идет, она начинает нервно озираться. Не привыкла, что в мире, куда ее хотят выкупить, всем плевать на привилегии и этикет. Здесь ей разве что с уважением и почтением вспорют брюхо, когда станет бесполезна. Так герцог поступал со своими сообщниками, так же — я теперь это точно знаю — герцогиня поступает и со своими.

Но стол Вдовы пустует еще недолго. Компания, которая вваливается в кабак следом за ней, выглядит помятой и «навеселе», но все это — показуха, причем не самого лучшего пошиба. «Пьяный» на самом деле крепко стоит на ногах, а туберкулезник кашляет низко, явно не из груди, а для вида.

Последний, самый мелкой в этом трио, выряжен под мальчишку, но женские округлости не в силах скрыть даже мешковатая одежда. Я знаю, что это Лу’На, и еще никогда в жизни мне не было так тяжело усидеть на месте, и не поддаться искушению свернуть кому-то шею прямо сейчас, еще до того, как это сделают мои руки. Она как бы невзначай вертит головой, осматривая зал. Я физически ощущаю ее взгляд на своем виске, но он не задерживается долго.

Самоуверенна, как и ее дохлый папаша. Хорошо, что некоторые глупости передаются по наследству вместе с кровью. Будь змея хоть немного поосмотрительнее — Эвин мог бы запросто потерять корону в этом противостоянии.

— Я не привыкла ждать! — слишком громко и слишком изысканно для этой конуры, возмущается Вдова. — Что это за игры, гер…

— Тише, — холодно осаждает ее пыл девчонка. — Вам надо быть тише, дорогая, если не хотите стать первым членом Тайного совета, которого вздернут.

Черная вдова отмачивается. С того места, где я сижу, тени почти полностью скрывает лица всех четверых, но я все же отмечаю обветренные багровые щеки тех двоих «пьянчуг», которые пришли с герцогиней. Воздушные лорды и, видимо, не самые мелкие чины, судя по тому, что плащ одного задрался и из-под него предательски выглядывает вышитая серебром перевязь и дорогая, хоть и потертая кобура ручного мушкета.