Дальше, где мостовая огибала площадь, вдоль аркады скрипели колёсами дилижансы, ржали кони, недовольные соседством с механическим транспортом.

Сквозь жёлтое стекло мир становится светлым, жизнерадостым и весёлым. Именно таким, каким и должен быть в преддверии праздника Династии. Какая живая прелесть была в этой суете, в мелких заботах и круговерти жизни! Оттиски судеб на открытке Зимнего Лангсорда, движущийся пейзаж житейской красоты. Присмотришь — и заметишь в густеющем снеге профили семи богов, увлечённых созерцанием мгновений.

Знакомая фигурка Гвелейда Дилза, дипломатического консула, вынырнула из украшенного хвоей входа в Преторий, едва заметно поклонилась статуе Тибра и присоединилась к людскому потоку. Верховный Совет закончился совсем недавно, и Его Милость спешил к дилижансу в окружении двух приметных охранников.

Я зажмурилась, отгоняя настойчивые шепотки окружающих предметов, и глубоко вдохнула охлаждающий мысли воздух. Со следующим рассветом Консул Дилз должен отправится к Галиофским утёсам, где сейчас пользовался гостеприимностью Квертинда хьель-амир Таххарии-Хан. Следовало напомнить юному Махди ад-Хадзину о важности союза наших королевств. Со времён Галиофа-завоевателя, сложившего армию и собственную голову в диких степях Таххарии-хан, взаимных претензий со страной варварских обычаев у Квертинда не было. К счастью, весьма размытая граница, пролегающая через бескрайний Данужский лес, не представляла политического интереса, а обширный лесной ресурс казался неисчерпаемым. Возможно, через столетия, когда мир окажется на пороге истощения, найдутся причины для конфликтов, но пока принца варваров мы принимали, как желанного гостя, и осыпали его варварское высочество почестями и вниманием.

Помимо высокопарного радушия, Гвелейд Дилз вёз для хьёль-амира шкатулку с рубинами, ценные манускрипты и инкрустированный тиаль в знак признания за визит. И в качестве намёка на взаимную выгоду политического брака, поскольку не в меру разборчивый Махди ад-Хадзин до сих пор испытывал трудности с выбором невесты среди верноподданных леди Квертинда. Возможно, щедрые дары подтолкнут его к окончательному решению.

Тихий голос из голубого стекла витража прыгнул на кончики моих пальцев, пробежался невидимым муравьем к запястьем, и я резко одёрнула руку. Стоило поторопиться в хранилище реликвий и погрузиться в очередное видение, пока прорицание не выдернуло меня в случайный период времени.

— Госпожа Ностра, — раздалось со стороны мраморных коридоров.

Я расправила складки платья, выпрямила спину и обернулась.

Партимо Батор, наместник южного удела, не спешил покидать Преторий, как это сделал только что Гвелейд Дилз. Тучный мужчина широко улыбнулся, поднимая тяжёлый бархат унизанной драгоценностями бордовой мантии, и с усилием шагнул на низкую ступень.

Высокий молодой человек с золотистыми кудрями и приятным лицом, что сопровождал консула, подал руку своему спутнику, и тот охотно, почти не глядя, принял помощь. Вдвоём они пересекли арочную галерею, миновали компартимент и остановились у мраморных арфистов между колоннами. Юный посетитель с интересом осмотрел скульптуру, а я же отметила сходство этого парня с прекрасными изваяниями. И, смилостившись над уставшим Консулом Батором, сама направилась навстречу непрошенным визитёрам. Мелкий жемчуг в складках юбки шифона тихонько зашелестел, стук каблуков гулким эхом взлетел к арочным сводам.

— Госпожа Ностра, — обрадовался Партимо Батор, отдышавшись. — Очень надеялся застать Вас в Претории после окончания Верховного Совета.

— Консул Батор, — я тепло улыбнулась и присела в реверансе. — Не ожидала этой встречи, но очень польщена вашим визитом.

— Великий Коснул прячет Вас от светской жизни? — старик достал кружевной платок из рукава и утёр капельки пота на лбу. — Ни один званый приём Лангсорда, ни один бал и даже ни один салон не удостоился чести лицезреть Ваше Сиятельство. Я уже отчаялся побеседовать с вами вот так, просто, без докладов и официоза.

С Партимо Батором мы не встречались вне Верховных Советов, где я слышала только его выступления и короткие отчёты о ситуации в южном уделе, названном в честь древнего рода консула, и изредка — личное мнение касательно политических перемен. Наместник отказывался признавать ряд проблем, будучи уверенным, что Квертинд процветает и проживает свои наилучшие времена, и поводы для беспокойства не требуют внимания, а уж тем более, немедленных предприятий. Чаще всего Партимо Батор спорил с Грэхамом, уличая его в слишком радикальных методах. К слову, некоторые из утверждений Консула Батора я даже разделяла, но с отношением к оптимистичному наместнику пока не определилась. И тем более, не смела вступать в беседы за столом Совета, а скромно помалкивала, стоя за спиной Камлена Видящего вместе с рудвиком Йоллу.

— Не думаю, что Великий Консул стал бы ограничивать меня в подобных желаниях, если бы таковые у меня имелись, — я старалась не смотреть на молодого человека, что рассматривал меня слишком откровенно, как недавно — мраморных музыкантов.

Такое пристальное внимание было неприличным, и я кинула только короткий взгляд на юношу, за который успела разглядеть нежно-голубые льдинки глаз и тонкий шрам на левой щеке.

— О! — понятливо закивал консул. — Так вы затворница? Смею рассудить, что вы немилосердно лишаете Квертинд своей белоснежной красоты и тонкой грации. Это сродни преступлению, семеро богов мне свидетели!

— Вы мне льстите, — захлопала я ресницами в ответ на скучный комплимент. — Квертинд вряд ли нашёл бы заметную разницу между мной и мраморной статуей. А последних только в Лангсорде насчитывается несколько сотен.

Молчавший до этого момента спутник консула Батора хмыкнул, и это дало мне повод обратить на него своё внимание.

— Позвольте представить вам моего младшего и ныне единственного сына, — заметил мою заинтересованность консул. — Ренуард Батор, будущий наследник рода, ретивый почитатель магии Мэндэля и достойный верноподданый Квертинда.

— Ванда Ностра, — я протянула руку сыну консула. — Примите мои соболезнования в связи с… трагическим исчезновением вашего брата.

— Мой бедный Филипп! — закатил глаза Партимо, и сразу же воспользовался платком, который до сих пор держал в руках. — От него не осталось даже тела, чтобы мы могли упокоить наследника как подобает, в фамильном склепе.

Вначале года Филипп Батор, старший сын консула, принял испытание династией, и это стало для него роковым решением. Корона Тибра развеяла несчастного, как десятки других претендентов, не оставив даже волоска. В Баторе объявили траур, но южный край не умел подолгу горевать: к зиме баторцы уже забыли Филиппа, назначив нового героя и ставленника — юного Ренуарда, что сейчас, должно быть, явился в Преторий повторить подвиг своего брата.

— Самонадеянный олух, — неожиданно отозвался новый герой юга, прикладываясь губами к моей ладони. — Возомнил себя белым рыцарем, спасителем Квертинда. Хорошо, что корона Тибра быстро остудила его пыл и притязания.

— Ренуард! — громко возмутился обиженный родитель. — Не позорь память брата в присутствии госпожи Ностры! — и уже спокойнее, с виноватой улыбкой, обратился ко мне: — Простите моего сына, Ваше Сиятельство. Молодость!