— Господи милостивый, покарай злодейку! — воскликнула Ольга и перекрестилась.

— Смерть Константина была быстрой и легкой. Вскоре же императором стал его сын Роман, а Феофано — императрицей. Казалось бы, достигнув своего, ей надо было вести скромную жизнь. Ан нет. Ее супружество с Романом было недолгим. В Царьград вернулся из удачных военных походов Никифор Фока. В эти дни он был героем. Ему поклонялась вся держава за то, что он победил арабов и отвоевал у них остров Крит. В стольный град Фока вернулся на щите. Горожане встречали его с восторгом и от городской заставы до ворот дворца несли на руках.

В первую же ночь после возвращения Фока встретился с Феофано. О чем они говорили, то осталось тайной. А через несколько дней Феофано своей рукой подала мужу кубок с отравой. И посмотри, матушка княгиня, какое коварство проявила сия женщина, — с волнением говорил Подага. — Весь день была с ним ласкова, привела к нему детей, царевичей Василия и Константина. После полуденного отдыха, когда они тешились, Феофано пообещала Роману принести дочь. И, кощунственно говоря: «Твоя дочь будет первой красавицей Византии», — подала ему питье с ядом. И сама взяла золотой сосуд, сказала: «Выпьем во благо семьи нашей и детей наших». Роман же воскликнул: «Я пью за тебя, Феофано, посланная Богом. Не было бы у меня ни таких прекрасных детей, ни короны, если бы не ты, императрица!»

Он умер без мук, со счастливой улыбкой на лице. А спустя день после похорон Никифор Фока надел красные са поги, знак императорского отличия, выступил перед народом на площади — и мы там были — и назвал себя императором, — закончил рассказ боярин Подага.

Княгиня Ольга сидела печальная, думала о своих семейных делах, но спросила опять же о Византии:

— А что же патриарх Полиевкт? Как он допустил злодеяние?

— Да простит его Всевышний, недостало у патриарха чести, — тихо произнес боярин Подага, — патриарх знал жестокий характер Никифора и не посмел возвысить голос. Нынешним августом он короновал Фоку в соборе Святой Софии. И слышали мы, что через месяц Полиевкт венчал Никифора и Феофано. Вот какие вести, матушка княгиня, привезли мы из святой державы, где молились.

Великой княгине было от чего прийти в расстройство.

— Не приведи Господь, чтобы у нас подобное случилось, — сказала она и простилась с паломниками. — Пойду помолюсь Всевышнему за упокой души безвинных помазанников Божиих.

Наступившую ночь княгиня Ольга провела без сна. Рассказ боярина Подаги вселил в ее душу беспокойство и страх. Ей показалось, что и в ее теремах есть люди, способные ради корысти напоить кого угодно отравным зельем. Давно уже не внушала доверия невестка Ильдеко. Тут было над чем задуматься. Княжеский двор Угорской земли никогда не отличался спокойной жизнью. Интриги, коварство, кровная месть — все это было в языческом стане угров. Ольга поняла давно, что Ильдеко знает прошлое своего народа и впитала в себя не все лучшее из придворных обычаев княжеского двора. В киевских княжеских теремах она уже успела окружить себя противниками Ольги по вере, нашла среди вельмож города единоверцев — идолян, позвала их служить ей в теремах А после рождения сына Олега она вызвала из княжеского окружения отца нескольких вельмож с женами и с их появлением вела себя еще более вызывающе. Теперь она не встречалась с Ольгой за трапезой. Ильдеко и ее окружение нашли более удобным трапезничать в своем зале. Она открыто стала проявлять к своему приближенному молодому боярину Карну благосклонность. Ольге же показалось поведение Ильдеко непристойным: она уединялась с Карном, и однажды ночью боярыня Аксинья видала, как боярин Карн покидал опочивальню молодой княгини.

Аксинья хотела смолчать о виденном, но, поразмыслив и видя в том урон княжескому дому поведала о связи Ильдеко с боярином Карном.

— Ты, матушка княгиня, отправь его куда ни то посадником.

— Да уж отправлю! Отдам в ежовые рукавицы, — разгневалась княгиня. — Пошли кого‑нибудь за ним! Я покажу, как охаживать жену великого князя.

Дело было утром. Карна скоро нашли, велели идти к княгине. Она говорила с ним мало, больше наказывала воеводе Претичу.

— Сей боярин покрыл позором княжеские терема, чего мы не ведали раньше. Приставь к нему воинов и сей же час пусть гонят его пешего в Муром, под надзор воеводы и посадника Федора Волка. — И после сказала Карну: — Вину свою знаешь. Быть тебе в Муроме год. Теперь иди с моих глаз.

Потом был разговор с Ильдеко. Ольга сказала ей:

— Ты в моих теремах не устраивай языческих гульбищ, живи скромно, как подобает супруге великого князя.

Ильдеко нервно ходила по покою, который заботами Ольги все больше становился похож на библиотеку и молельню, и, не скрывая своего негодования, ответила:

— Ты, матушка княгиня, сама виновата в том, что случилось. Зачем сына притесняешь в его вере, гонишь в веру назареев? Вот он и убегает из теремов в походы и меня осуждает на холодное ложе, на горькую вдовью жизнь. Ты во всем виновата, уйдя от сына к назареям.

Ольге показалось, что Ильдеко поет не со своего голоса. Пришло к ней что‑то от Богомила. И эти слова «гонишь в веру назареев» были ранее знакомы Ольге, она их слышала от верховного жреца. Ольга подумала, что Ильдеко встречалась с Богомилом. Ведь только его вера так благотворно влияла на проявление пороков в идолянах. Позже Ольга узнает, что ее невестка ходила на Священный холм в капище богов, встречалась там с верховным жрецом Богомилом. И тот, поди, подстрекал ее к чему угодно, считала княгиня. Кто знал, что у нее на уме. И Ольге показалось, что события в Византии, о коих рассказал боярин Подага, могут повториться здесь, в Киеве.

У Ольги появился страх. За трапезой она боялась принимать пищу, напитки. И боярыня — стольница теперь сиде ла рядом с нею за трапезой и все, что подавали княгине, пробовала.

А кончилось все тем, что нервы у княгини Ольги не выдержали и она надумала уехать из Киева до возвращения из похода Святослава. Ее давно влекло в родные изборские места. Ей захотелось увидеть Малушу, ласковую и преданную душу да и внука приласкать.

Было предзимье, самое время собираться в дальний путь, в северные земли. Там уже легла зима, открыла санный путь. Оно и под Киевом вот — вот землю укроет снегом, считала княгиня Ольга. И реки закует в лед, пока сборы завершатся, пока в Берестове несколько деньков побудет, помолится Господу Богу в новом храме, с отцом Григорием встретится, душу в беседах отведет. В последнее время Ольга редко встречалась с отцом Григорием, потому как он по ее воле присматривал за возведением церквей, кои заложили в нескольких городах.

Перед отъездом Ольга собрала на совет градских старцев, бояр, воевод, наказала им:

— Вы тут в согласии пребывайте, скопом дела вершите, воеводе Претичу советом помогайте, дабы в городе мир и покой царили. Не допускайте раздоров между идолянами и христианами. Вижу, вот нет Богомила, а звала. Что он там таится в капище? — спросила Ольга, но, не дождавшись ответа, закончила свое: — Мне же Господь Бог велит родной Изборской земле поклониться, туда и еду.