— Со мной поедешь!

— Далеко ли, матушка?

— Далеко. От проказы избавить тебя хочу.

— Нет у меня такой напасти.

— Коль говорю, значит, есть, — Ольга повернулась к Асмуду: — Воевода, иди‑ка собирай князя в дальний путь. Да лучшие кафтаны не забудь взять.

Асмуд поклонился и ушел, зная, что переспрашивать княгиню или задавать ей вопросы чревато осуждением.

Лишь только Асмуд скрылся за дверью, княгиня спросила сына:

— Белую орлицу видел во сне или наяву?

Князь догадался, о ком матушка спрашивает, потупил голову и ответил угрюмо:

— Такого не приходило ни во сне, ни в яви.

«Язычник, — гневно мелькнуло у Ольги, — Вижу, что было и во сне и наяву. Да у них же ничего святого нет. Ложь для них — утешение».

— Пусть так Но я знаю, что ты извратничаешь. И потому слово мое материнское твердое и невозвратное. Мы едем в Угорское княжество за невестой, княжной Предславой.

— Матушка, я не поеду. Волю твою нарушаю, потому как люба мне Малуша.

— Как смеешь мне возражать?! — крикнула Ольга, — Подумал бы: Малушка рабыня, а ты — великий князь!

— Нет, матушка, Малуша не рабыня. Она дочь новгородского боярина и твоей товарки Павлы. Еще сестра богатыря Добрыни. А рабыней она стала по твоей воле. Твои уставы плохи.

Ольга недолго сетовала на слова сына. И гнев свой погасила. Вспомнила она тот час, когда после нескольких месяцев разлуки с сыном он поразил ее тем, что стал другой. Вот оно откуда: князь Святослав не только ее сын, но он еще и мужчина. «Что ж, тому пришло время, да, может, и во благо», — решила Ольга и сказала миролюбиво:

— Ладно, сын, не будем ссориться. Наверное, я не права. Годы дают себя знать…

Помня о крутом нраве великой княгини, Святослав нашел в себе смелости спросить:

— Матушка, а что с Малушей?

— Ничего с ней не случилось. В деревню удалилась, дитя рожать.

— Но куда?

— А вот сего тебе не скажу. Ни к чему тебе это знать. — И поняла, что пора говорить о том, зачем приехала: — ВЛюбеч пошли Свенельда. Да накажи быть твердым. Сам же собирайся в Угорское княжество. И не перечь, сынок, прошу Христом Богом.

Святослав подумал, что нет у него права идти против воли матушки. Еще продумал о том, что вера его дает ему право при нелюбимой жене быть верным Малуше. Он надеялся, что Малушу не потеряет. Потому хоть и не с легким сердцем, но сказал то, что окончательно их примирило:

— Мне ли тебя, матушка, не почитать, мне ли тебе перечить? Ты и так дала мне много воли, потому поступлюсь ею малость, а с меня не убудет.

— Вот и славно. Завтра же до полуденной трапезы выезжай в Киев. О чем не договорили, в пути время будет.

Святослав проводил матушку до кибитки, посадил ее и пожелал доброго пути. Они расстались миролюбиво. Святослав — с надеждой на то, что матушка не будет притеснять и наказывать Малушу, а княгиня Ольга — с убеждением, что княгиня Предслава вытеснит из сердца сына недостойную чести быть женою великого князя всея Руси ключницу Малушку.

Великая княгиня Ольга радовалась тому состоянию жизни на Руси, которое укрепилось в державе за последние годы. Русь продолжала жить мирно и после того, как она приняла христианство. Да и прочнее стал мир. Княжеские дружины в эти годы не нападали на соседей, не жаждали покорять чужие народы. Князь Святослав со своими воинами по — прежнему большую часть времени проводил в походах, но это были походы ради укрепления рубежей державы.

Ольга осталась довольна тем, что Святослав женился на угорской княжне Ильдеко — Предславе. Пир горой прокатился от Угорского княжества до Киева. Угры сумели показать на пиру удаль во всем, а хмельное пили, куда там против них русичам. Удивлялась Ольга, как утробы принимали, когда видела, как ендова за ендовой выпивались. В Киеве-то пир был скромнее. Да все равно три дня теремной двор гудел. И потехи были: силу угры да русичи показывали. О Добрыне и говорить нечего, он как орешки пощелкал: пяток угров уложил на землю одного за другим. А воевода Претич князю Такшоне не поддался. Погуляли и разъехались.

У Святослава и Предславы наступил медовый месяц. Да короче, чем должно, оказался. Всего три недели провел близ своей супруги Святослав. Нашелся повод умчать из киевских теремов в Вышгород. Там поднял в седло дружину и ушел с нею на Тмутаракань. Донесли до Киева слух, будто бы в тех краях Руси некие кавказские племена разоряют заставы, русичей в полон уводят. И сама Ольга побудила сына навести там порядок. А вскоре и покаялась в том, что допустила Святославу возглавить поход. И Свенельд бы справился. Ему же должно быть при жене. Теперь же Предслава осталась при Ольге, да радости княгине не принесла. Там, на Угорской земле, княжна показалась Ольге душевной и ласковой. Однако сие была игра умысла: Ильдеко выполняла волю отца. А в Киеве она вскоре же показала свой истинный норов. И проявился он, как только Ильдеко понесла дитя от Святослава. В ней все словно переродилось. То она жестоко обошлась с сенной девкой, избила ее своим сафьяновым сапожком, то плеснула горячей водой в лицо челядинке, коя замешкалась. Многажды она унизила Аксинью, называя ее толстой свиньей. Со всеми прочими боярынями повела себя высокомерно, чванливо. И в довершение всего начала пререкаться с Ольгой, забыла о всякой почтительности, за глаза величала старой бабой и каждый день требовала, чтобы Ольга вернула Святослава в Киев.

— Зачем ты позволила ему сбежать из теремов и оставить меня одну? — спрашивала Ильдеко, — Что это за муж — месяца с женой не провел, умчал невесть куда, — кричала она. Ее большие карие глава становились злыми, нос еще больше заострялся, а губы, казалось, синели. — Шли не мешкая за ним гонцов!

Вначале Ольга терпеливо и ласково пыталась убедить Ильдеко, что жене великого князя надо быть сдержанной и терпеливой. Наконец, княгиня Ольга уступила невестке.

— Я пошлю за Святославом гонцов, но ты, доченька, привыкай к разлукам. У нас на Руси великие князья дома не сидят. Они — воины, и их место в ратном поле, на коне.

— Не хочу знать ваших уставов, не желаю быть соломенной вдовой. Потому иди и распорядись сейчас же!

И Ольга распорядилась, отправила на юго — восток державы гонцов с наказом оставить дружину при Свенельде, самому же Святославу быть в Киеве не мешкая. Дабы угодить невестке, через два дня она послала еще двух сеунчей, а потом и еще. Но не прошло и двух недель, как они стали возвращаться ни с чем. Их ответ был один: «Великий князь преследует касогов». И каждый раз, как только на теремном дворе появлялся усталый воин и приносил отказ князя вернуться в Киев, Ильдеко влетала в покой княгини Ольги и требовала:

— Моему терпению конец! Распорядись собрать меня в дорогу, я сегодня же уеду к батюшке!