— Нам говорят, что для лучшей разработки законодательных проектов нужно приглашать людей, знающих народную жизнь, нужно выслушивать экспертов. Против этого я ничего не сказал бы, если б хотели сделать только это. Эксперты вызывались и в прежние времена, но не так, как предлагается теперь.

«Он не станет играть в прятки», — подумал, наверное, Перетц. «Он более склонен к полицейским методам в административной жизни», — мелькнуло у Валуева, и в том у меня нет ни малейшего сомнения — иначе Валуев и не мыслил, памятуя прежние формулировки Константина Петровича. Валуев, безусловно, прибавил про себя: «И он эти методы будет применять с азиатской, а точнее — с китайской жестокостью».

— Нет, в России хотят ввести конституцию, и если не сразу, то по крайней мере сделать к ней первый шаг…

Желали ли того Лорис-Меликов и Абаза? Мечтал ли о конституции великий князь Константин Николаевич? Бесспорно! Ароматный воздух Европы щекотал им ноздри. Они не оглядывались на черноземный Тамбов да на заледеневшую Сибирь, на каленые степи Малороссии и гремучие ущелья Кавказа, на бескрайнюю приокеанскую тундру и кандальный остров Сахалин. Их дальний родич по сердечным устремлениям Милютин мечтал, я так предполагаю, быстрее превратить Россию в мировую военную державу. Представительные органы власти проголосуют за массированные финансовые вливания в оружейную промышленность с первого предложения. Вдобавок министр финансов Абаза — давний приятель его покойного брата. Мария Агеевна — вдова брата — родная сестра Александра Агеевича, ловкого биржевика, сумевшего без сучка и задоринки провести отмену соляного акциза. Либералы за то Абазу на руках носили. Русскую казну подорвал основательно. Конституция ему руки развяжет. Биржа начнет управлять страной. Обыватель с утра — нос в газету: каков курс? Товарно-сырьевая биржа начнет определять судьбу народа-богоносца. А самодержца удел — не править, а царствовать, потом посмотрим: будет выгодно — сменим на президента, мягко, без шума и пальбы. Деньги — большая сила. Милютин — из колеблющихся, за ним шеренга генералов, а генералы — опора трона. Однако деньги нужны, надо развивать промышленность, шить сапоги и мундиры, запасаться провизией, открывать конные заводы и юнкерские училища. Деньги нужны, деньги. Абаза сулит — и крупные!

— А что такое конституция? — сел на своего конька обер-прокурор. — Ответ на этот вопрос дает нам Западная Европа…

Да, что такое конституция? Присутствующие, как по команде, напряглись, и даже кое-кто наклонился вперед, невольно упершись локтями в малиновое сукно. Лорис-Меликов и Абаза — с двух сторон — скосили поднятые кверху глаза — из-под бровей — на Константина Петровича. Лорис-Меликов — без особого выражения, как бы пуговичные, но по-армянски маслянистые, будто приветливые, нераздраженные и обманчиво согласительно-понимающие, а Абаза — маленькие, юркие, подвижные, острые, как у азиатского купца-хитрована.

Великий князь Константин Николаевич снял пенсне и принялся небрежно протирать огромным батистовым платком. Все знали: коли брат покойного императора снимал пенсне — слух у него становился тонким и цепким.

— Да, — и он пошевелил мясистыми алыми губами, — так что же такое конституция?

Вопрос великий князь произнес, скорее, про себя.

— Конституции, там существующие, — продолжал Константин Петрович, прямо вперив взор в бывшего воспитанника, стараясь передать ему и свои знания, и свой опыт правоведа, и свой сердечный трепет — суть орудие всякой неправды, орудие всяких интриг.

«Он сразу взял быка за рога», — произнес мысленно наш стенограф Перетц. Конституция даст парламент, а парламент погрязнет в драках и партийных комбинациях. Пушкин и Жуковский смеялись над французским парламентом и избранными депутатами. Перетц человек культурный, круг ассоциаций обширен. Дантес был членом парламента. И граф Морни! Никто никогда ничего не слышал об английской конституции, а как живут!

— Примеров этому множество. — То, о чем подумал Перетц, мгновенно как бы передалось обер-прокурору. — И даже в настоящее именно время мы видим во Франции охватившее все государство борьбу, имеющую целью не действительное благо народа или усовершенствование законов, а изменение порядка выборов для доставления торжества честолюбцу Гамбетте, помышляющему сделаться диктатором государства. Вот к чему может вести конституция, — закончил Константин Петрович, и его нервная энергия влилась в сидящих за столом, который, как назло, был крыт возбуждающим физиологию малиновым сукном.

Однако цвет сукна присутствующим виделся не малиновым и не красно-кирпичным, придворным, а алым, пунцовым, кому и черным — колером пролитой крови погибшего на их глазах монарха. Почти все находились неделю назад во дворце, где на лестнице и коврах виднелись следы жидкости отнюдь не голубого цвета. Призрак одноглазого преступника Гамбетты, вызванный обер-прокурором, потряс собравшихся. Десять лет назад это чудовище иудейского вероисповедания входило в состав французского правительства национальной обороны. Господи, Тьер, Господи, Парижская коммуна, Господи, помилуй нас! Тьер, расстрелы, версальцы, баррикады, прудонисты: собственность есть кража; бланкисты: долой королей, аристократов-на фонарь! А между тем ловкий еврей — одноглазый или полутораглазый — Гамбетта выкрутился, выжил и теперь опять норовит в премьер-министры или уже стал премьер-министром? В смертельной сутолоке последних дней не каждый бы ответил на прямо поставленный вопрос.

Но Гамбетта — нет! Нет, нет и нет! Пусть великий и чарующий Париж — эта столица всемирной крамолы — шествует своей дорогой. Мы русские, мы православные, мы христиане, мы жалеем собственный народ, мы не желаем бесконечных революций, нам нужна спокойная и великая Россия, Россия без потрясений и убийств. Так или примерно так думали лучшие из сидящих за столом, хотя среди них находились и те, что надеялся вести конституционную Россию по лезвию бритвы, избегая встречи со Сциллой и Харибдой. Лишь Константин Петрович понимал тщетность подобной мечты.

Словом, Парижская коммуна — нет! Гамбетта — нет! Даже Валуев, подозревавший обер-прокурора в лицемерии, китайщине и желании бесконтрольно пользоваться властью, заерзал в кресле и хмыкнул. Если конституция посадит нам на плечи Гамбетту, то, пожалуй, Константин Петрович имеет рацио! Гамбетту либералы с Английской набережной не проглотят.

— Нам говорят, что нужно справляться с мнением страны через посредство ее представителей. Но разве те люди, которые явятся сюда для соображения законодательных проектов, будут действительными выразителями мнения народного? Я уверяю, что нет. Они будут выражать только личное свое мнение и взгляды.

А между тем обер-прокурор не бывал на заседаниях сталинского Верховного Совета, который постулировал по кремлевскому стандарту мнения и взгляды одного-единственного человека, он не посещал и заседания Государственной думы до революции, которая озвучивала взгляды и мнения черт знает кого и в столь сумбурной форме, что до сих пор разобраться в сем предмете не представляется возможным. Извините, что я использовал в авторском тексте словосочетание, абсолютно несовместимое с личностью Победоносцева как правоведа и обер-прокурора Святейшего синода. Но последние примеры самые зловещие!