– Ты же его ненавидишь, лорд Лайхин, – допытывалась Хелит. – Так ведь?

Волчала задумчиво пожевал ржаную корку, прежде чем ответить.

– Мы с Рыжим – звери разной породы, если ты понимаешь, о чем я говорю, миледи. Как кошка и собака. Когда я вижу твоего Рыжего, у меня на загривке волос дыбом становится, а зубы сами собой щелкать начинают, – откровенно признался владетель Глайрэ. – Но я точно знаю, если Рыжий сказал – так оно и будет, если посулит – выполнит, и только смерть его остановит, ежели он решил что-то сделать.

Слова признания заслуг давнего недруга тяжко давались Лайхину, вырываясь через зубы сдержанным рычанием, а глаза горели изнутри серебристо-синим потусторонним светом.

– Тогда поясни, зачем тебе и твоим… сторонникам делать Мэя Верховным Королем? Почему бы тебе самому…

– Ха! Я бы не противился, но Дома меня не поддержат.

– А Мэя поддержат?

– Не исключено, – загадочно улыбнулся Лайхин. – Тут от тебя все зависит. Ты у нас фигура ключевая, забыла? Пожелаешь возвести на трон Рыжего – кто пойдет против предсказания?

– А если не пожелаю? – тихо спросила Хелит, цепенея от осознания обреченности. – Если все сложится по-другому?

Лайхин приблизил свое лицо к ее лицу и обдал девушку горячим пахнущим вином дыханием. Нет, Волчара не был пьян, даже не во хмелю. Однако он и без подражания зверю оставался безжалостным хищником.

– Долго же до тебя доходит, моя леди.

Конечно! Лайхин решил опередить всех на три шага, подстраховаться самым надежным способом. Раз у него та самая «дочь Кер», то любой претендент на престол обязан будет с ним считаться. Дело не в Рыжем, он ведь может и умереть, война на дворе как-никак. Лорд Глайрэ оказался в итоге хитрее всех, включая самого Мэя. Кто раньше встал – того и тапки, то бишь… леди Гвварин.

Хелит только и оставалось, что кусать губы, изводясь бессилием и злостью. Не бить же себя ложкой по лбу за опрометчивость и скоропалительность.

«Выписать, что ли, самой себе справку о крайней степени кретинизма? – самокритично подумала она. – Говорите медленнее, я – блондинка».

Для Отступника день не заладился с самого утра. Он опять не спал всю ночь напролет, писал, рвал и заново переписывал письмо к Альмару. Королевский гонец так торопился доставить известие о событиях на северной границе, что загнал несколько лошадей. А ведь от королевской крепости Сирон-Аяр до Приграничья всего ничего – дней пять, не больше.

Король Нафарра не устоял перед посулами Чардэйка, разорвал договор с Тир-Луниэном, открыв проход по своим землям для армии хан’гора Ламмина. Зимний сезон ничуть не смутил дэй’ном, они давно готовились к кампании: скупали в южных ангайских царствах теплую шерстяную ткань, пригоняли табунами крепких мохнатых маленьких лошадок и еще много чего. Но все донесения Мэевой разведки о том, что таковая подготовка велась в течение целого года, в Лот-Алхави горделиво и пренебрежительно игнорировали.

Само собой старый князь Хейнигин принял удар на себя, но сил его дружины не хватило для достойного сопротивления. Дэй’ном огнем и мечом проложили дорогу в глубь Тир-Луниэна аж до берегов Сироны, там их остановила объединенная армия трех удельных князей. И вот теперь Альмар требовал от Мэя личного присутствия и немедленного участия в предстоящей решающей битве.

Это было глупо с любой точки зрения. Особенно с точки зрения здравого смысла. Во-первых, лорд Хейнигин – один из опытнейших военачальников, и не его вина, если с тремя тысячами воинов невозможно остановить 10-тысячную армию. Во-вторых, Мэя чрезвычайно смущало, что Северную армию возглавил хан’гор, а не сам Верховный Вигил. Эйген ни за что не отказался бы от чести нанести по Тир-Луниэну смертельный удар. Стало быть, вторжение со стороны нафаррской границы не является решающим. А в-третьих, старый князь обязательно затаит страшенную обиду на Отступника за проявленное недоверие, ведь Хейнигин всегда оставался одним из немногих, включая покойного Оллеса, кто не жаждал крови Рыжего.

Что-то в этом духе и пытался описать в красивых, исполненных пафоса фразах Мэйтианн’илли, убеждая Верховного Короля оставить все, как есть. Тщательно подбирая слова, он старался не дать повода Альмару с ир’Брайном заподозрить его в злом умысле. От напряженного ночного бдения у Рыжего окончательно испортилось настроение, он наорал по очереди на всех, кого угораздило попасться на глаза, ибо ругать было за что. Досталось от щедрот душевных даже тихоне Каю, полночи штудировавшему свиток с заклинанием, а потом проспавшему общую побудку.

К тому же утро было бесповоротно отравлено «понимающими» ухмылками, цветущими на лицах приближенных, стоило повернуться к ним спиной. Все, в том числе Дайнар, посчитали приступ бешенства вполне естественным для мужчины, давно не получавшего весточки от любимой девушки. Ясное ведь дело, тревога, неутоленное желание да и ревность. Куда ж без нее порядочному влюбленному?

Что скрывать, вестей ни от Сэнхана, ни от Тайгерна так и не приходило, словно братья окончательно позабыли Отступника. Сначала Мэю было некогда, потом он просто не обращал внимания, но мало-помалу терпение его истощилось окончательно и бесповоротно. Бессонница, плохие вести с севера, письма Альмара, донесения разведки и отсутствие Хелит низвергли Рыжего в пучину ярости. Он ругался, как ангайский плотогон, придираясь к подданным и подчиненным, возводя каждую мелочь в ранг преступления, а каждого нерадивца – в ранг потенциального предателя. Дайнар давно не видел своего лорда в таком настроении. Наверное, с тех пор, как начали отстраивать Эр’Иррин. Но тогда монотонность мирных будней и созидательный смысл работы благотворно воздействовали на неспокойный дух Рыжего.

Дайнар слишком хорошо знал последствия подобного настроения. Знал и страшился. Такие срывы Мэй лечил только одним способом – в бою. А сколько раз случалось, что из гущи сражения князя приносили окровавленным и беспамятным, так и вовсе не упомнишь.

Он попытался поговорить с Рыжим разумно, как со старым другом. Даже специально отозвал Мэя в тихий уголок и воззвал к лучшим сторонам его натуры: здравомыслию, рассудительности и логичности.

– С Хелит в Галан Мае ничего дурного случиться не может. Так?

Мэй согласился.

– Тайгерн не первый год при дворе и знает, как вести себя с Альмаром. Правильно?

И тут князь не стал возражать.

– И Альмар еще не настолько выжил из ума, чтобы уподобиться Олаканну и расправиться со своим лучшим полководцем из-за минутной прихоти. Посему не стоит себя накручивать.

Тогда Мэй вдруг, словно сдернув с лица жесткую маску раздражения, поглядел на соратника устало и печально:

– Дайн, мне противно думать, что ты считаешь меня припадочным самодуром, не способным себя контролировать. Я не самый уравновешенный и добродетельный человек, но и не полубезумное чудовище, в конце концов. Мне нельзя ломаться, и я не сломаюсь. Но поверь, мне так тяжело…

– Прости, – выдавил потрясенный Дайнар.