– Пусть женщина-униэн войдет! – мурлыкнула госпожа дома-под-холмом, жестом приглашая только Хелит.

Ни Аллфин, ни тем более Ранх спорить не стали, покорно отступили назад, пропуская вперед леди Гвварин.

«Не слишком ли много на моем пути попадается в последние дни волшебниц?» – спрашивала себя гостья, следуя за хозяйкой в глубь дома.

Прямая спина, шуршащая юбка, мерцающий огонек масляного светильника в руке. У Хелит перехватило дыхание от неожиданного предчувствия. До сих пор вся затея походила на рискованное, но не имеющее особых последствий приключение. Но внезапно девушка поняла – шутки кончились. Сейчас эта странная отшельница сотворит с жизнью своей гостьи что-то необратимое, и, когда прозвучит последнее слово, ничего нельзя будет изменить, нельзя будет свернуть или переиграть. Вот он – выбор, который делаешь сам.

– Я не зову. Все приходят сами. Я никого не заставляю слушать, – сказала нэсс, не оборачиваясь, словно прочитала мысли. А может, прочитала, кто их знает, отшельниц этих?

Она привела гостью в крошечную комнатку с очагом в углу, указала на низкую чурочку, заменяющую табурет, а сама уселась в кресло без спинки. Получилось, что Хелит оказалась вся на свету, а лицо Ктали-Руо закрыла колышущаяся густая тень.

– Чего ты хочешь от меня, униэн? – спросила отшельница.

– У меня есть просьба к Читающей-по-Нитям.

– Просьба или желание?

– А есть разница?

– Есть, униэн.

Хелит задумалась. Она ощущала себя канатной плясуньей, балансирующей над бездонной пропастью. Не удержишь равновесие – прощай.

– Тогда, наверное, все-таки просьба, – сказала она после некоторого молчания.

Ктали-Руо согласно кивнула.

– Хорошо, – прошептала она одними губами. – Дай мне свои руки, униэн.

Ладони отшельницы обжигали, до того была горяча и суха их шероховатая кожа. Точь-в-точь древесная кора, нагретая солнцем. И Хелит вдруг сама превратилась в побег растения, пустила скользкий корень в глубь земли, устремилась ввысь мощным стволом, протянула солнцу руки-листья и растворилась в вечном потоке сущего. Так вот значит, как это – Быть. Не бежать, не стремиться, не стяжать и не изменять. Просто быть без начала и конца. Голос Ктали-Руо звучал, словно шелест полуденного теплого ветра в кронах.

– Когда потухнет зеница драконья, когда ты уйдешь тропою вещих снов навстречу смерти, когда исполнится отчая клятва и единственный из достойных обретет сокровище…

Глаза отшельницы сияли из темноты завораживающими изумрудами. Как у гончей Ро – любимицы Мэя. Так глядит из листвы затаившийся в засаде хищник.

«Твою мать! – мысленно вскрикнула Хелит. – Один в один, как в сказке о путешествии Нильса на гусях: когда одна палочка и девять дырочек… когда король обнажит голову… и когда на праздничный ужин на блюде с яблоками подадут лучшего друга». Видят Ито Благая вместе с Лойсом, она уже знала, чье сердце потребуется подать на этот проклятый праздничный стол. Проклятье!

– Нет! – отчаянно взвизгнула девушка, очнувшись от наваждения.

– Да, униэн, – передразнила Ктали-Руо. – Он снова должен будет выбрать правильно.

Хелит выдернула руки и бросилась бежать, но голос отшельницы нагнал ее в конце коридора:

– И только тогда ты получишь право просить Читающую!

Беглянка врезалась в дверь, которая оказалась незапертой, и вывалилась в зимнюю ночь. И столкнулась лицом к лицу с тем самым здоровенным типом, едва не прибившим Аллфина на постоялом дворе. Только теперь на нем не было волчьей дохи, зато имелся подбитый пушистым черным мехом роскошный плащ и два десятка рыцарей в свите.

– Долгонько тебя пришлось дожидаться, моя леди. Не жалеешь своих парней, – заявил мужик, махнув рукой с зажатым в ней факелом в сторону плененных Ранха и Аллфина. – Еще немного – и мы тут все свое наследство отморозим к Лойсу.

– А ты кто такой? – спросила Хелит.

– Ха! – Дядька растянул тонкие губы в волчьей усмешке. – Позволь представиться – Лайхин Глайрэ’лиг по прозвищу Волчара.

В американском фильме по закону жанра в этом месте следовало сказать: «Упс!»

Видимо, на лице у девушки появилось такое искреннее изумление, что грозный лорд не мог не рассмеяться.

– Не ожидала? А вот твой Рыжий вечно талдычит, мол, предсказуемый я человек. А глядишь, и у тебя глазенки стали круглые, как пуговицы, когда Волчару живьем увидела.

Тем временем к леди Гвварин один из дружинников подвел Пэрис, приготовившись придержать стремя.

– Как это понимать?

– А как хочешь, так и понимай, моя леди. Где это видано, чтоб благородная дама точно бродячая нэсска в одиночку шастала?! Безобразие! Чай, соскучилась за разлюбезным своим Рыжим? Вот и поедешь. А я прослежу, чтоб, упаси Лойс, не случилось чего в пути.

– В Приграничье?

– Зачем же так сразу? – лукаво усмехнулся Волчара, скаля острые белые зубы. – Девочки на войну не ходят, они дома сидят, своим мужикам рубашки шьют. Или вон штаны, как у мелкого Сэнханыша. Ты залезай-ка на лошадку, а то загостились мы у Ктали-Руо, пора и честь знать, миледи.

С одной стороны, в такой компании не страшны ни разбойники, ни бродяги, а с другой – сомнительно, чтобы Лайхин решил сделать своему «заклятому другу» приятный сюрприз. Скорее наоборот.

Но делать было нечего – пришлось карабкаться в седло. В жестоком мире, где властвуют сильные, очень быстро усваивается простая истина: если ты не можешь прорубить себе дорогу мечом или магией, то молча подчиняйся обстоятельствам, коль жить охота. Обстоятельства – вещь тонкая, им свойственно меняться.

На лошадей усадили также Ранха и Аллфина. Но если ангая лишь разоружили, то княжичу не только связали руки, но и заткнули шейным платком рот. Чтоб не кусался и не матерился, как пояснил Волчара.

Отряд торопился убраться подальше от жилища знаменитой отшельницы. Тем более в лагере, разбитом на живописной поляне посреди зимнего леса, их всех поджидал горячий ужин и крепкое пиво. Хелит посчитала специально – той ночью ее сон охраняли три десятка вооруженных до зубов воинов. Хотя спалось все равно паршиво. Много поспишь, когда только что обрекла самого лучшего, самого благородного, а главное, любимого мужчину на новые душевные муки?

Зима только началась, а Баррас Щедрый успел укрыть своим толстым серым плащом небесный свод и без устали сыпал и сыпал пушистые хлопья снега на пашни, леса, холмы и рощи. Не забывал Великий Дух о горах и долинах, надежно укутывая землю от грядущих морозов. Эйген не любил зимнюю пору, но ему всегда нравилось смотреть на падающий снег. Монотонное зрелище его умиротворяло, можно сказать, успокаивало. Жаль, в Хикмайе снег – большая редкость. Вигил настолько соскучился по своему дому и столичной жизни, что готов был бросить все свои дела и хоть на несколько дней сбежать из крошечного горного замка, в котором располагался штаб. Сбежать от интриг и тупости подчиненных, от развратных глаз Кананги, от самого себя, в конце концов. Мера ответственности хан’анха в последнее время стала совершенно неподъемным грузом. Повелитель Оллакан, едва опомнившись от очередной мистерии или оргии, слал депеши самого разного содержания. То грозился повесить на собственных кишках, то выражал полную поддержку любым начинаниям и планам. Эйген благополучно игнорировал послания и делал лишь то, что считал нужным. Оллакан – вовсе не безумец, как убеждены униэн. Он прекрасно знает разницу между развлечениями и государственными интересами. А интересы Чардэйка требуют усилий Верховного Вигила, какими бы странными и подозрительными они кому-то ни показались. Скорее Повелитель запытает, удовольствия ради, парочку доносчиков из числа недоброжелателей хан’анха, чем станет всерьез мешать Эйгену. Каждый должен заниматься своим делом.