Наверное, нет человека на войне, который не опасался бы пули или осколка от снаряда в бою. Но, видимо, в данном случае боец, а тем более бывший офицер с устоявшимся командирским сознанием, еще не утративший чувства личной ответственности за исход боя, в данной ситуации был так поглощен ходом боя и озабочен его исходом, что вопросы личной безопасности у него отступили на задний план. Так это бывает и у большинства настоящих фронтовых командиров. Это состояние я наблюдал у многих моих товарищей, например у Янина, Семыкина, Сергеева и других. Пожалуй, замечал я такое и у себя.

Не мог я согласиться с этим предложением еще и потому, что теперь это были не мои подчиненные. Посоветовал Афонину доложить свое предложение вначале командиру роты. Тот одобрил этот план и дал подробнейшие по этому поводу указания остальным взводам, обязав их довести до каждого бойца смысл задуманного их товарищем и обеспечить правдоподобную имитацию открытия огня по «перебежчику-предателю», не забывая держать под огнем и окна амбразуры, и безопасность своего боевого товарища.

Собрали ему две противогазные сумки ручных гранат, да он еще и свои карманы набил ими. Выбрав момент, он прополз немного вперед, вскочил, бросил на землю свой автомат и с поднятыми руками, в одной из которых была какая-то белая тряпица, заорал во всю мочь: «Нихт шиссен! Нихт шиссен!» Петляя и падая, устремился он к домам на противоположной стороне улицы, а рота открыла дружный огонь «по перебежчику». Как мы все волновались за нашего смельчака! Удастся ли эта на первый взгляд безумная затея и не погибнет ли зазря этот храбрый боец, не добежав до заветной цели?

И как же радостно было на сердце, когда ему удалось наконец прижаться к стене одного дома. Едва переведя дух, он, буквально вдавливаясь в стену, «прилипая» к ней, начал медленно подбираться к ближайшему окну. Бросив в него одну за другой две гранаты примерно с двухсекундной задержкой каждую, чтобы фрицы не успели их выбросить из подвала, и дождавшись взрывов, он перебежал к другому окну. И так, от амбразуры к амбразуре, с уже приготовленными гранатами, уверенно продвигался вперед. А позади него эти, только что изрыгавшие смерть огневые точки замолкали одна за другой. И вскоре красная ракета подняла роту в атаку. Вначале поднялся взвод Афонина, а вслед за ним – остальные бойцы роты. Броском преодолев эту злополучную улицу, штрафники добивали оживающие огневые точки, окружали дома, не давая улизнуть тем, кто пытался скрыться во всяких пристройках или сбежать к берегу Одера огородами, спускающимися к воде.

Успех был полный! А взвод Афонина обнаружил слева группу фрицев, не замеченную раньше и, видимо, спешившую на помощь тем, кого уже здесь громила штрафная рота Бельдюгова. Эта группа, как оказалось, вышла из деревушки, расположенной совсем недалеко от окраины Альтдамма. Афонин быстро сориентировался и повел свой взвод, чтобы перерезать им путь. Сильным огнем заставили этих фашистов залечь, а затем и сдаться.

Почти сразу же за ротой штрафников, вначале на этом же участке, а затем и на других, в наступление пошли и подразделения полка 23-й дивизии. К середине дня город был взят. Стрелковые подразделения закреплялись на берегу Одера, а нашу роту, выполнившую очередную задачу, отвели. Альтдамм взят! Это было 20 марта. Памятная дата. Потери были все-таки значительными. Как мне рассказала потом Рита, ей многих раненых удалось вытащить из-под огня. Я тогда спросил: «Сколько?» «Не знаю, не считала», – ответила она. А когда я об этом же спросил старшего лейтенанта Ивана Деменкова, он сказал, что человек двадцать. Молодец, Ритуха, не подкачала. Даже что-то вроде гордости за нее почувствовал. Скорее, удовлетворение тем, что не придется краснеть за нее.

А каковы были потери за весь путь от Вислы до Одера, за всю Висло-Одерскую операцию для нашего батальона, красноречиво свидетельствует пункт 4 приказа по батальону, который я, как и многие другие документы, предоставленные мне из ЦАМО РФ, привожу дословно:

Приказ 8 отдельному штрафному батальону

27 марта 1945 года: № 76 Действующая армия

…4. Действующую 2-ю стрелковую роту в составе: а) офицеров – 11 чел. б) сержантов – 5 чел. и в) переменников – 22 человека и 9 лошадей, полагать вышедшей из оперативного подчинения 311 стр. дивизии и прибывшей в батальон для дальнейшего формирования. Основание: Боевое распоряжение Начштаба 61 Армии № 009 от 24.3.45 г.

Помощнику по м/о зачислить на котловое довольствие.

Командир 8 ОШБ подполковник (Батурин)

Начальник штаба майор (Киселев)

Как видите, рота вернулась из боев в составе всего 22 штрафников! А перед началом Висло-Одерской операции это была полнокровная рота численностью более 100 человек. И моя «полурота», да еще, наверное, хоть и небольшие, но отдельные группы пополнения в ходе наступления… Так что можно себе представить и напряженность, и жестокость боев как на подступах к Варшаве, в Штаргарде, в Альтдамме, так и между ними.

К вечеру подошел и штаб батальона. Комбат приказал Бельдюгову оставить тех, кто уже по своим срокам и боевым делам подлежал освобождению, а остальных передать мне для формирования новой роты.

Отвели нас на одну из окраин Альтдамма, и там начались привычные дела по приему уже накопившегося пополнения, формированию из него подразделений, сочетанию во взводах и отделениях имеющих пехотный опыт войны с теми, кто был слабее в этом отношении. Как ни странно, но появилось, хоть и немного, свободного времени.

Мне отвели небольшой домик, в котором мы с Ритой разместились. Невдалеке устроились и Афонин, и Кузнецов, да и все остальные офицеры. Был конец марта, солнце пригревало так, что мы днем уже ходили без шинелей и без своих овчинных жилетов. Только «кубанки» да шапки еще не сменили на пилотки или фуражки. Рита будто возмужала, лицо ее, всегда бледноватое, обветрилось, вроде бы даже загорело.

Казалось, она даже немножко пополнела. Это потом мы догадались, что она беременна. А когда я спросил ее, не страшно ли было на передовой, она ответила: «Страшновато, но тогда я об этом не думала». – «А могла бы ты убить немца, живого человека, вот там, на поле боя?» – «Наверное, могла бы, не знаю…»

Вскоре были подведены итоги действий роты в Висло-Одерской операции. Капитан Иван Иванович Бельдюгов получил высший по тому времени боевой орден Красного Знамени и был представлен к званию «майор». Афонин и Кузнецов получили ордена Александра Невского, а штрафник Ястребков (Ястребов?) – орден Славы III степени. Жалел он, правда, что не медаль «За отвагу». Бельдюгов и представлял штрафника к ней, но Батурин или по «доброте», или с умыслом сделал представление уже без пяти минут восстановленного во всех правах офицера к солдатскому ордену Славы. О том, как и почему реагировали на это награждение офицеры-штрафники, я уже объяснял читателям ранее.

Было награждено еще несколько человек, ну а я, числившийся в составе боевого подразделения только дублером, естественно, не был награжден. Зато Риту, по настоянию нашего врача Степана Петровича, представили к награде медалью «За боевые заслуги». Радовались мы этому, конечно…