внезапно я вспомнил кузнеца, и меня охватило неодолимое желание взглянуть ей в лицо.

Судьба улыбнулась мне: пленница повернула голову. Ни на лбу, ни на щеке Изолины не оказалось шрамов. Нежная кожа была гладкой и бархатистой, как всегда. Кузнец сжалился над ее красотой. А мясник из поселка, не обезобразил ли он мою невесту?

Этого выяснить мне не удалось. Густые черные волосы Изолины закрывали шею, грудь и плечи. Но Чипрео собственными глазами видел кровь: Изолина безусловно была ранена.

Бросив взгляд в мою сторону, Изолина отвернулась.

Она тревожно озиралась. Я понял, кого она ждет. О, если бы шепнуть ей хоть одно слово, успокоить ее, сказать, что она не покинута!

К сожалению, это было невозможно: слишком зорко следили индейцы за пленницей. Они не спускали с нее глаз. К тому же в лагере царила полная тишина, и всякий шорох был бы услышан индейцами.

Совет еще не приступил к разбирательству.

Наконец раздался пронзительный голос глашатая, объявившего, что совет открывается.

Церемониал был настолько торжественным, что, если бы дело происходило не под открытым небом, при свете костра, среди размалеванных индейцев, я поверил бы, что это верховный суд в цивилизованной стране.

По-своему это так и было, несмотря на отсутствие судей. Судопроизводство велось, если можно так выразиться, присяжными. Примитивное правовое сознание не нуждается в посредниках. Не было также адвокатов. Заинтересованные стороны сами защищали свои права.

Таков верховный суд в прериях.

Трижды и раз от разу громче прокричал глашатай имя Хиссоо-Ройо. Гарольд мог пощадить свои легкие: Мексиканский Волк стоял в двух шагах от него, готовый выступить перед судом.

Еще не умолкло эхо, когда отозвался ренегат. Он вышел на середину круга, выпрямился и скрестил руки. В таком положении оставался он до самого конца.

Не пора ли мне броситься к Изолине, чтобы тотчас решить свою судьбу? Сидящие воины были безоружны. А от ренегата нас отделял огромный костер.

К счастью, я вовремя вспомнил о толпившихся на заднем плане команчах. Сбегая к ручью, я столкнусь с ними, а многие из них вооружены.

«Никогда не проложить дорогу среди такого множества врагов!» — подумал я.

Мудрый совет Рубби снова пришел мне на память, и я отказался от безумного проекта.

Глава XCV

ИСПАНСКИЙ ВОЛК

Около минуты длилась торжественная тишина.

Наконец один из членов совета встал и знаком предложил Хиссоо-Ройо говорить.

— Братья мои, краснокожие воины Хиетана! — начал ренегат. — Я буду скуп на слова. Юная мексиканка должна принадлежать мне. Кто оспаривает мое право? Мне принадлежит также Белый мустанг, так как я изловил его.

Хиссоо-Ройо умолк, словно ожидая дальнейших распоряжений совета. Тотчас заговорил один из воинов:

— Хиссоо-Ройо требует юную мексиканку и Белого мустанга. На чем основывает он свои права? Пусть он выскажется перед лицом совета.

Говорил стоявший перед костром член совета. Очевидно, он руководил церемониалом. Он был старше всех, и возраст давал ему преимущество над остальными. У индейцев старость в большом почете.

— Братья, — продолжал Хиссоо-Ройо, — мое требование справедливо. Всех вас призываю в судьи. Ведь вы не закроете своих ушей перед словом истины! Нужно ли вам напоминать, что по закону пленник принадлежит тому, кто захватил его? Таков закон вашего и моего племени, ибо мы братья и члены одного племени.

Раздались одобрительные восклицания.

— Кожа у меня белая, но сердце того же цвета, что у вас. Вы усыновили меня, приняли в свое лоно. Вы удостоили меня великой чести, назвав воином, а потом одним из вождей. Дал ли я вам повод раскаяться в вашей доброте? Обманул ли ваше доверие?

Толпа взволнованно загудела.

— Я верю в ваше правосудие. Белый цвет моей кожи не ослепит вас, ибо вы знаете цвет моего сердца.

Красноречие ренегата произвело впечатление на команчей: они шумно приветствовали бледнолицего брата.

— Слушайте! Я требую девушку и коня! Не стоит напоминать, как они были захвачены: вы сами были свидетелями моей удачи. Сейчас возникло какое-то сомнение, хотя множество воинов участвовало в ловле. Я настаиваю на своем праве. Именно мое лассо затянулось на шее мустанга. Я остановил его крутой бег. Конь и девушка — мои пленники. Поймать лошадь — все равно, что взять в плен всадницу. Кто оспаривает мои права? Пусть он покажется.

Голос нового Демосфена звучал самоуверенно и вызывающе. Закончив речь, он застыл посреди лагеря, скрестив руки на груди.

Снова наступила пауза. Престарелый воин положил ей конец, подав знак глашатаю, который выкрикнул пронзительным фальцетом:

— Уаконо!

Я вздрогнул. Ведь он звал меня! Ведь это мое имя Уаконо! Трижды прокричал глашатай и раз от разу громче:

— Уаконо! Уаконо! Уаконо!

Внезапно я понял, в чем дело. Соперник мексиканца Уаконо — тот самый индеец, чей ягуаровый плащ накинут на мои плечи, чьи мокасины на моих ногах, чей убор из крашеных перьев венчает мою голову. Я загримирован под Уаконо.

Трудно описать чувство, овладевшее мною при этом открытии. Я попал в исключительно опасное положение. Дрожащими руками я закрыл лицо, не смея взглянуть на людей, сидевших вокруг костра.

Несколько минут сидел я, боясь шелохнуться и прислушиваясь к каждому шороху. В лагере, казалось, все затаили дыхание, ожидая появления Уаконо.

Глашатай повторил свой троекратный вызов:

— Уаконо! Уаконо! Уаконо!

Новая пауза. До меня донеслись разочарованные возгласы, когда выяснилось, что Уаконо не откликается на вызов.

Один я знал, что настоящий Уаконо лишен возможности предстать перед советом, а его двойник предпочитает прятаться в кустах.

Положение было настолько забавным, что, несмотря на опасность, я едва не рассмеялся. Раздвинув ветки, я взглянул на лагерь.

Среди индейцев произошло некоторое замешательство: выражаясь по-военному,