Черт, и где все слуги? Почему здесь никого нет? Я прикусила губу, осматриваясь. Брат ведь говорил, что его сила влияет на людей, поэтому слуги приходят лишь днем. Но ведь есть еще верный Бакстер. Или он уже лег спать, не ожидая ночных гостей?

Я медленно двинулась вперед. От скудного освещения по стенам плясали тени, складываясь в силуэты жутких монстров. Никогда не была трусихой, но в этом живом замке мне было не по себе. Может, зря я отказалась от предложения Якова… сейчас сидела бы в теплой таверне и пила горячий эль…

Нет! Надо найти Коллахана. Он наверняка в своем кабинете. Жутком и гниющем кабинете…

Стиснув зубы, я двинулась к лестнице, поднялась по ней. Впереди темнела галерея. Днем ее украшали прекрасные портреты королей и герцогов, баронесс и графинь. А сейчас со стен скалились какие-то перекошенные и гротескные от потекшей и потрескавшейся краски лица. Осторожно ступая, словно боясь потревожить покой портретов, я ступила на скрипящие доски. И… показалось или за плечом мелькнула темная тень?

Я резко развернулась.

– Кто здесь? Бакстер, это ты? Или… Коллахан?

Тьма мне не ответила. Она лежала со всех сторон – густая и плотная. И недружелюбная. Иначе чем объяснить мое участившееся сердцебиение и испуганно пересохшее горло? Черт, зря я обвиняла Правителей в трусости. Сейчас я прекрасно понимала их нежелание оставаться в этом ужасном месте!

Ладно, надо дойти до кабинета и убедиться, что с Коллаханом все в порядке. Потом найти дорогу до своей комнаты и лечь спать. Ну или выполнить хотя бы первый пункт!

Набравшись решимости, я ускорилась. И снова заметила краем глаза движение. Но стоило обернуться – и открылась лишь пустая галерея. Напротив висела огромная картина с черным единорогом, красные глаза светились во тьме. Казалось, что символ Ордена Лино злобно скалится, показывая длинные ядовитые клыки!

– Спокойно, Рид, – прошептала я себе под нос, отодвигаясь подальше от картины. – Это всего лишь старый разваливающийся замок. И все! Никаких приведений, никаких монстров. Лишь паутина и, возможно, крысы.

И тут где-то наверху что-то завыло. Словно души всех этих нарисованных герцогинь, королей и баронов разом взвились под потолок и зашлись в жутком вопле!

И я снова увидела движущуюся тень. Во мраке что-то было. И оно направлялось ко мне!

Подхватив подол платья и проклиная его за неудобство, я рванула прочь. Неслась, уже не разбирая дороги, а вверху все выло и выло. И то самое темное и страшное мчалось за мной, догоняя! Завыв не хуже привидений, я вылетела в какой-то коридор, в конце которого светлело вытянутое окно. В нем качалась полная луна, давая такой желанный, пусть и призрачный свет. Я почти спаслась! И тут темное нечто навалилось на меня сверху, повалив на пол. Чудовище! Да оно сожрёт меня! Заорав, я двинула монстру и, кажется, попала, по крайней мере в ответ раздался придушенный хрип. Попыталась снова вскочить, но тьма облепила мои ноги, дернула и снова рухнула на пол. Мои руки взлетели и оказались прижаты к полу, ноги придавило гранитной плитой. Я выгнулась, пытаясь освободиться, шипя и ругаясь сквозь зубы. И тут чудовище лизнуло мою щеку. И сказало:

– Да прекрати ты дергаться, Рид!

– Фрейм?

Я поморгала, привыкая к рассеянному полумраку. На мне лежало вовсе не чудовище, а человек. Вот уж правда – у страха глаза велики!

– Фрейм! Зачем ты за мной следил? И гнался! Да я перепугалась до колик!

– Это не помешало тебе двинуть мне по шее, – произнес Фрейм. – И я за тобой не гнался. Я увидел, что ты как ненормальная несешься по коридору. Там доски провалились, ты могла переломать себе все кости.

– И еще что-то выло. Вверху!

– Это называется сквозняк, Рид. Старый разваливающийся замок и сквозняк!

– Но за мной точно кто-то следил! – возразила я.

Фрейм в ответ что-то прохрипел, и я умолкла. Чем это от него так пахнет? И говорит он странно. Словно… словно у него язык заплетается!

– Ты что, пьяный?

– В стельку, – хмыкнул он. – Я ведь говорил, что собираюсь нажраться.

– Ну я надеялась, что у тебя хотя бы будут перерывы на обед и ужин!

– Двусолодовый виски оказался весьма забористым горючим. Мм…питательным. Да, я хотел сказать питательным.

– Фрейм, ты пил сутки напролет? Ты сдурел?

– Я очень надеюсь. Здравомыслие сильно мешает жить. Скажи?

– Откуда мне знать, я с ним пока не встречалась, – проворчала я, и он рассмеялся. Фрейм. Рассмеялся. Вот так чудо из чудес!

– Думаю, мне надо принять еще немного этого пойла, – глубокомысленно произнес он.

– Да ты и так уже в дерь… хм. Уже хватит, в общем, – несколько ошарашенно сказала я.

– Ага. В нем. В него. Черт.

– Фрейм, ты все еще держишь меня.

– Я знаю, Рид.

Слова прозвучали двусмысленно. Что он знает? И как держит… Только ли руками?

– Может, отпустишь?

– Я не хочу, – проникновенно сказал он. Наклонил голову. Темные пряди упали ему на лоб. И очень медленно он лизнул мою щеку. Опять. – Я не хочу, Рид. Я не хочу тебя отпускать.

– Тогда чего ты хочешь?

Он подумал. И сказал медленно, тщательно отвешивая каждое слово. Каждое ненормальное, хмельное, безумное слово, выпивающее мою душу.

– Я хочу стащить с тебя это платье, которое делает тебя такой невыносимо красивой и такой недоступной, что у меня ломается мозг. Я хочу разорвать его, разодрать на лоскуты, оставив тебя голой. Или в чулках. На тебе ведь есть чулки, Рид? Эта тонкая золотая паутина, ласкающая твои длинные ноги. Они есть?

Я неуверенно кивнула, ощутив, что говорить не могу. Голос со мной попрощался, шокированный пьяным Фреймом.

– Да, их можно оставить, – разрешил тот. – И гребень в волосах. И, пожалуй, туфли. А потом прижать тебя к этим доскам. И не отпускать до тех пор, пока в твоем теле, в твоих мыслях и в твоей душе не останусь только я. Я хочу делать это снова и снова, наплевав на этот мир, катящийся в бездну. Пусть мир погибнет. Я хочу только тебя. Тебя – себе. Навсегда.

Горячая обжигающая волна снова прокатилась по моему телу. С каждым его словом, с каждой хриплой ноткой. У меня абсолютный слух, я так чувствительна к звукам. И почему-то звук его дыхания, тембр голоса и шершавость шепота сводят меня с ума. Я чувствую их внутри себя.

Мне тяжело дышать. И черт возьми! Я хочу, чтобы он сделал то, о чем говорит.

Фрейм сейчас был другим. Тьма и лунный свет меняли его лицо, делая старше, злее, опаснее. Серые глаза напитались мраком, став черными. Черты заострились. Он почти пугал меня. И одновременно притягивал. Так сильно, что я ощутила волну жара, прокатившуюся по телу.

– Трудно быть тенью, Рид… – Шепот ласкает мою щеку, касается губ.