– А что с вашими быками, Бошелен? – спросила она. – У них такие странные глаза…

– Просто редкая порода…

Фыркнув, Инеб Кашель вскарабкался на первую винную бутылку и потянулся крошечным язычком к горлышку:

– Мням… умм… ням…

Язык его по-кошачьи быстро замелькал на фоне темного, покрытого оспинами стекла.

– Так, что тут у нас?.. – проговорил Бошелен, доставая из мешка содержимое. – Ржаволист. Дурханг в виде сухих листьев и мягких шариков. Белый нектар – и где только, во имя Худа, Риз его нашел? Мак-утурль… гм… целый набор средств, вызывающих ступор с целью успокоить чересчур расшатанные нервы. Я и понятия не имел, что мой флегматичный слуга страдал чем-то подобным. А вот и вино. И еще персиковая настойка, грушевая настойка… а это китовая сперма – во имя Королевы Грез, что он с ней делает? Не важно, каждый из нас своего рода загадка, настоящее чудо. Уверен, милейший Риз не обидится, если мы кое-что позаимствуем из его обширных запасов, – угощайтесь вволю. Я лично попробую вот этого фаларского вина…

Сторкуль Очист уставилась на бескрайнюю россыпь запретных веществ, и с губ ее сорвался еле слышный стон.

За главным входом простиралась длинная широкая колоннада, по обе стороны которой стояли вертикально трупы в гробах со стеклянными крышками. Мутное пузырчатое стекло, увы, не могло скрыть обитателей гробов. Множество невидящих высохших глаз, казалось, следило из-за узких мраморных колонн за тем, как Эмансипор Риз и Инветт Отврат шли по широкому проходу. В дальнем его конце ждали двустворчатые двери.

– Мертвецы во здравии, – сказал паладин Чистоты, на одну руку которого продолжал, чуть ли не повиснув на нем, опираться слуга Бошелена. – Как вы можете видеть, они все здоровы. Чисты душой и телом. Блистательное свидетельство награды, каковую приносит жизнь, не запятнанная дурными соблазнами, которые когда-то являлись сущим проклятием нашего народа.

– А почему у них всех такие гримасы на лицах? – спросил Эмансипор.

– Почти всех смертных приводят в лоно Госпожи недомогания кишечника.

– Смерть от запора?

– От усердного стремления к здравию. Многие горожане в избытке едят траву.

– Неужели траву?

– Вы что, не помните? Хотя откуда вам помнить? Вы же стали святым еще во времена Некротуса Ничтожного. Трава – прекрасный заменитель мяса. Наши лекари вскрывали самые разные трупы: раньше они часто обнаруживали в желудках куски мяса, остававшиеся непереваренными на протяжении многих лет. Воистину ужасающе. Теперь, естественно, они находят там спутанную в клубки траву, что, как вы понимаете, куда менее неприятно – в конце концов, коровы от этого дохнут постоянно.

– А теперь – и коровы, и горожане.

– Вы бы удивились, Первый Святой, насколько велико сходство между ними. – (Подняв взгляд, Эмансипор увидел на раскрасневшемся лице паладина нечто вроде мрачного удовлетворения.) – Взгляните внимательнее на труп этой женщины… – (Они остановились перед одним из гробов.) – Видите, насколько чиста ее бледная кожа? Обратите внимание, как блестят отросшие волосы. Это, друг мой, знак красоты, памятник превосходному здравию.

– Полностью с вами согласен, – проговорил Эмансипор, зачарованно глядя на искаженное в мучительной гримасе лицо несчастной женщины за голубовато-зеленым стеклом. – Полагаю, родственники покойной крайне гордятся тем, что она находится здесь, во дворце.

– О нет, – ответил Инветт Отврат. – Ни в малейшей степени. После ее смерти их всех до единого поразило безумие. Нисколько не солгу, если скажу, что, жаждая мяса, они обглодали бо`льшую часть ее левой ноги – да, той самой, забинтованной. Так что вся остальная родня усопшей окажется на пиках.

Эмансипор в ужасе уставился на паладина:

– Но что могло вынудить любящих родственников так поступить?

– Моральная слабость, Первый Святой. Эта зараза постоянно готова распространиться на всех горожан, и на рыцарях Здравия лежит величайшая ответственность – искоренять сию слабость и подвешивать ее носителей высоко на стенах. И могу вам сказать, что сегодня у нас не меньше работы, чем год тому назад, а может, даже и больше.

– Неудивительно, что на улицах так мало людей.

– Наша работа требует усердия, Первый Святой. Но мы стараемся.

Они двинулись дальше по похожему на пещеру залу.

– Но вряд ли это относится к той… даме, которая первая меня заметила, – сказал Эмансипор.

– Сторкуль Очист? Я уже давно за ней слежу. Вы знали, что раньше она была проституткой? До введения Королевских запретов. Падшая женщина, преисполненная самых отвратительных пороков, опасная соблазнительница, угроза цивилизации – она столь внезапно полностью изменилась, что у меня тут же возникли подозрения. Мы с вами верно поступили, обнажив ее низменную суть. Сегодня же вечером Сторкуль Очист предстанет перед судом.

Эмансипор вздрогнул от нахлынувших на него угрызений совести:

– Нельзя ли дать ей еще один шанс, паладин?

– Вы воистину святой, если выказываете подобные чувства. Отвечаю: нет, нельзя. Само понятие прегрешений было придумано для того, чтобы освободить смертных от ответственности. Мы способны стать совершенными, и пример истинного совершенства вы сейчас видите перед собой.

– Вы достигли совершенства, паладин?

– Да, достиг. Я совершенен. И оспаривать эту истину – значит признаться в собственном несовершенстве.

Они подошли к двустворчатым дверям. Инветт Отврат потянулся к массивным кольцам, но дверь справа внезапно открылась, с влажным хрустом ударив паладина по лицу. Тот отшатнулся, и из его носа хлынула кровь.

Поскользнувшись на кровавой лужице, Эмансипор потерял равновесие и ввалился в открытую дверь, воткнувшись головой прямо в живот ошеломленной служанки.

Согнувшись пополам, она рухнула на упавшего ничком на пол Эмансипора. Большая чаша, которую женщина держала на голове, откатилась в сторону, и масса мокрой травы величиной с человеческий мозг взмыла в воздух, будто некое живое существо, а затем размазалась зеленым пятном по плиткам пола…

…угодив прямо под левый сапог шагнувшего вперед Инветта Отврата. Зашатавшись, паладин с грохотом приземлился на задницу.

Застонав, Эмансипор оттолкнул женщину и перекатился на бок. В коридоре за его спиной слышались булькающие всхлипы Инветта Отврата. Выпучившая глаза служанка наконец вновь обрела способность дышать. А откуда-то из находившегося дальше зала до ушей Риза донеслись странные механические звуки, повторявшиеся в единообразном равнодушном ритме. Сморгнув слезы, он привстал на четвереньки и огляделся.

Бо`льшую часть зала занимало массивное сооружение с железным каркасом, которое состояло из шарниров, колес и тросов, а внутри его виднелась человеческая фигура, подвешенная на охватывавших ее туловище, запястья и лодыжки ремнях на высоте вытянутой руки от пола. Конечности мужчины непрерывно двигались, будто он пытался вскарабкаться по воздуху, оставаясь при этом на месте, а его голова с растрепанными волосами покачивалась в унисон с разнообразными рычагами, шкивами и поршнями.

Из-за огромных размеров механизма не представлялось возможным подойти ближе к висевшей