Приблизившись, я сел. Он был от меня на расстоянии протянутой руки, Террорист Номер Один. Тот, кого ненавидит весь цивилизованный мир. Самый знаменитый преступник за последние полвека. Хаджи Абу Абдалла. Эмир. Директор. Сокрытый имам. Ал-Мехди-ал-Мунтовар, объявляющий конец света. Человек, которого я совершенно не мог вообразить, представить во плоти и крови. И вот, сидит рядом со мной, поджав ноги, на соломенной толстой подстилке. Одетый в пятнистую простую униформу, поверх которой наброшено нечто вроде халата песочного цвета. Ладони покоятся на коленях. Сияют кроваво, отражая огонь, бриллианты часов. Стекает, струится на грудь холеная седая борода. В глаза ему я посмотреть, честно говоря, побоялся. Заметил только, что в жизни он совсем не такой старый, как на видео. И улыбается.

На меня с настороженным, опасным вниманием смотрели около полусотни горящих внимательных глаз. Таращились, пялились. Могли, наверное, в любой момент растерзать в клочки. В радиусе двадцати ближайших метров воцарилась гробовая тишина. Мертвая. Все ждали.

— Ассалам-алейкум, — ровным, спокойным голосом произнес Террорист Номер Один. Я знал уже, как надо правильно ответить.

— Уалейкум-ассалам уарахметулла-уабаракату… — пробормотал, запинаясь. Губы, язык не слушались, стали чужими и ватными. Мгновенно пересохло во рту, в носоглотке. Басмачам понравился мой вежливый ответ — закивали, даже пара улыбок, кажется, были.

Абу Абдалла внимательно, пристально посмотрел на меня. От этого взгляда что-то екнуло, дрогнуло внутри. Проскакали по коже быстрые мурашки. Как будто он действительно читал мысли. Абу Абдалла протянул в сторону руку, что-то сказал коротко. В протянутую ладонь тотчас услужливо и аккуратно вложили открытую банку говяжьей тушенки. Корова там была нарисована, на банке. Только сейчас я заметил, что люди у костра заняты едой. Он протянул мне тушенку, улыбнулся. Я взял ее, как гранату. Руки были ледяные, мокрые и скользкие. Пальцы дрожали. Один из боевиков подал нож. Восточное гостеприимство… С трудом унимая дрожь, я кое-как выковырял из банки мясо, протолкнул в рот, принялся жевать.

— Шукран, — произнес, еле ворочая онемевшими челюстями. Томас научил — означает «спасибо».

— Аффон.

И, как ни в чем не бывало, Абу Абдалла продолжил прерванный разговор. Сразу же забыл о моем существовании. Забыли и муджахиды, внимая своему кумиру. Лишь иногда я ловил на себе удивленно-неприязненные взгляды. Не прирезали бы в темном углу… Понемногу пришел в себя, согрелся. Съел тушенку. Спустя, может быть, час он наконец закончил речь. Словно повинуясь мысленному приказу вожака, муджахиды тотчас попятились от костра прочь, кланяясь. Мы остались одни. Снова подступил страх. Абу Абдалла смотрел на меня не мигая. От его взгляда в животе я чувствовал нестерпимый зуд. Он улыбнулся:

— Чего ты хочешь, русский? — спросил по-английски с округлым и мягким восточным акцентом.

— Справедливости, — полушепотом ответил я.

— Мы все каждый день молим Аллаха о справедливости. Но наши молитвы еще не исполнились. — Он погладил бороду. — Молись и ты, Искендер.

— Я верю, что только вы можете мне помочь… — Слова не лезли из глотки, застревали, царапались.

— Истинный мусульманин уповает только на Аллаха, мир ему и благословение, — спокойно ответил Абу Абдалла.

— Но ведь… ведь Аллах послал вас… Он улыбнулся снова:

— Всеблагой послал в мир каждого из нас, Искендер. И меня, и тебя. А истинный пророк Аллаха — Мохаммад, да воссияет его слава на небе и на земле.

Я не нашелся что возразить.

— Ты принял истинную веру, — произнес Абу Абдалла после долгой паузы. — Значит, теперь твои жизнь и смерть принадлежат только ему одному, Неизъяснимому. Разве не так?

— Так…

— Заслужи милость Аллаха, и она будет дарована тебе.

— Но… как это сделать?

— Долг каждого мусульманина — сражаться во имя веры. Завтра утром мы выступаем. Тебе дадут автомат. И пусть Благословенный решает, достоин ли ты того, что считаешь справедливостью.

Он замолчал, давая понять, что аудиенция окончена. Двое метнулись ко мне, подхватили за руки и поволокли прочь от костра, в темноту.

Утро следующего дня началось, разумеется, с молитвы. Новообращенный мусульманин Искендер, я всю ночь напролет учил текст инструкции, который составил для меня Томас. Затем повторял его как попугай, таращась на свои ладони, раскрытые перед лицом, и упираясь лбом в землю. Церемония, то бишь намаз, оказалась чертовски сложной. В моем случае она называлась ракаат — намаз для новичков. Сначала требовалось встать прямо, лицом в сторону Мекки, расстояние между стопами — четыре пальца, и произнести вслух: «Намереваюсь ради Аллаха совершить фард сегодняшнего намаза». Затем поднимаются обе руки, пальцы раздвинуты, до уровня ушей. Большие пальцы касаются мочек. Потом произносится формула такбир ифтитах (цитировать нет смысла). Концентрируем взгляд на месте сажда — точки, которой касаются головой при земном поклоне. Правая рука кладется ладонью на левую руку, мизинец и большой палец охватывают запястье. Сложенные таким образом руки опускаем ниже пупка и читаем формулу кыйям. Делаем поясной поклон, произнося при этом «Аллаху акбар». Поясной поклон, руку, выполняется так. Взгляд сосредоточен на кончиках пальцев ног. Голова и спина — на одном уровне, параллельно полу. Ноги прямые. Пальцы рук обхватывают колени. Следом за тем — преклонение коленей, сажда. Опуститься на колени, опереться на обе руки, лбом и носом коснуться земли. Пальцы рук и ног направлены в сторону Каабы. Локти держим на весу, чтобы обязательно были открыты подмышки (скрупулезный Томас привел мне на сей счет мнение некоего аль-Бухари относительно того, как молился сам Мохаммад: «Отдалял руки от боков, широко расставляя их, так что была видна белизна его подмышек»), живот не касается бедер, пятки сомкнуты. Произносим «Аллаху акбар», садимся на пятки. Затем следует формула суб-ханаллах и еще один земной поклон. Это все первая фаза. Во второй фазе после второго сажда читается «Нет Бога, кроме Аллаха…», при этом на словах «ля илляха» указательный палец правой руки поднимается, а на «илля ллаху» — опускается. Потом заключительная фаза. Сидим на пятках, вес тела перенесен на левую ногу, правая чуть отодвинута в сторону, пальцы ее загнуты в сторону Мекки. Нужно сделать двойной салям. Поворачиваем голову вправо, взгляд — на плечо, произносим «Ассаляму алейкум уа рахматуллах». То же самое — в левую сторону…

Не знаю, как удалось мне зазубрить всю эту гимнастику, сопровождаемую длинными арабскими текстами. Но, так или иначе, наутро мой исхудалый оттопыренный зад занял свое место в длинных рядах муджахидских задов, выставленных напоказ свирепому Аллаху. Молились долго, с рвением, то распрямляясь, то снова падая ниц. С ужасом и отвращением я думал, что теперь эту комедию предстоит разыгрывать пять раз в день. Закончив, отправились завтракать. В продовольственной палатке, как и все, получил кусок черствой лепешки, упаковку сухих, твердокаменных фиников и флягу с водой. У остальных фляги уже были. Сухопарый длинноносый старик с козлиной реденькой бородкой наполнял их громадной кружкой из пластиковой бочки, вставляя в горлышко воронку. Моя фляга, исцарапанная, с вмятинами на боку и облупившейся краской, казалось, прошла Сталинград. Вода была теплая, затхлая, мерзкая. Козлобородый оглядел меня брезгливо, скривил губы, презрительно хмыкнул.