Происходит взрыв, дверь, покачавшись минуту, падает внутрь. Три человека бросаются внутрь здания, мы бежим за ними.

Сражение внутри здания длится буквально пару минут. Там осталась горстка защитников, которые не могут сопротивляться нашему яростному натиску. Мы сметаем их несколькими короткими очередями, а потом наши делают еще несколько садистских контрольных выстрелов им в головы.

Последний защитник, запершись в комнате последнего этажа здания, отбрасывает разряженное оружие и поднимает руки, смотря на нас с ужасом.

Венцель приближается к нему и в упор делает два выстрела в лицо.

На этом все кончено.

И вдруг в тишине, которая воцаряется среди запаха пороха и крошек стекла, раздается детский плач.

Когда дым рассеивается, мы видим, за кого боролись защитники крепости. Свое сокровище. Группу женщин и детей, которые, дрожа, прижимаются друг к другу, сгрудившись в центре комнаты. Всего человек двадцать.

Дюран растерянно смотрит на них и опускает «шмайссер».

И в этот момент в комнату входит Готшальк.

Его шаги тяжелы, как удары в барабан.

— Молодцы! Ваша смелость будет вознаграждена! Бог дал нам еще одну великую победу, после той, что в Сант-Арканджело, когда мы разрушили это постыдное прибежище еретиков! Наш героизм…

Дюран смотрит на него ошеломленно.

Потом наклоняется, чтобы поднять автомат.

Его действия сопровождает лязг металла.

За спиной Готшалька выстроились с дюжину людей, вооруженных «Калашниковыми». У них нет ничего общего с «солдатами», штурмовавшими крепость. У них жесткие взгляды и чистая униформа. Никаких покрывал из старых простыней. Они одеты в черные мундиры с двумя золотыми крестами на воротничках. Антирадиационные покрытия тоже выкрашены в черный цвет, как будто только с завода. Даже их автоматы выглядят новыми.

— На твоем месте я бы этого не делал, — усмехается Готшальк. — И раз уж мы об этом заговорили, прикажи и остальным свои людям сдать оружие.

Мы подчиняемся.

Ну а что еще мы можем сделать? Мы устали, и, к тому же, они превосходят нас численно.

Мы кладем «шмайссеры» на землю.

Готшальк идет по направлению к своим людям, которые принимали участие в нападении.

— Вы были великолепны! Настоящие воины Всевышнего! Сегодня вы написали страницу славы в истории единственной настоящей Церкви, Церкви воинствующего Господа!

— А я думал, что ваш долг — убивать мутантов и подавлять еретиков.

Это голос Буна, необычно серьезный и строгий.

Готшальк поворачивается к нему. У него выражение лица такое, как будто ему досаждает надоедливая муха.

— Что ты сказал? — кричит он.

Бун делает шаг вперед, отделившись от нашей группы. Затем приближается к плененным женщинам и детям.

— Они не мутанты. И если уж говорить о ересях, то для Церкви, настоящей Церкви, это вы — еретик.

Готшальк изображает на лице гримасу и поворачивается к Буну спиной. Потом неожиданно оборачивается снова и запускает в Буна ножом. Лезвие вонзается в шею швейцарскому гвардейцу. Тот падает на землю без единого стона.

— Кто-нибудь еще хочет пожаловаться? — Готшальк ставит ногу на грудь Буну, вытаскивает нож и чистит его об одежду одного из слуг.

— Сегодня вы исполнили волю Господа. Благодаря вам, Римини освобожден и открыт внешнему миру и Божьему слову.

Он разводит руки, как будто хочет приободрить. Но тут начинает плакать ребенок, испуганный орком в черной броне.

— Почему вы так напуганы? Потому что у вас больше нет отцов? С этого дня я ваш отец, а мои люди — ваши братья. Давайте, обнимите их!

Но ни один член этой испуганной группы не сдвигается с места. Готшальк наклоняется. Он подходит к детям и хватает одного из них. Ребенок брыкается. Держа его на вытянутых руках, подальше от себя, он внимательно изучает его. Потом передает одному из своих солдат.

— Держи, Серджио. Мне кажется, он в порядке. Отдадим его Карле, у нее недавно умер ребенок. Ну ладно, дамы и господа. Теперь, когда мы познакомились, я расскажу вам три простых правила Церкви, к которой вы с этих пор имеете честь принадлежать. Первое правило: вы принадлежите Церкви. Второе: вы слепо подчиняетесь Церкви.

Он довольно улыбается, прежде чем продолжить.

— Я сказал, что есть три правила. Никто из вас не спрашивает, что за третье правило? Хорошо. Это значит, что вы не должны его знать. Тем лучше для вас. Потому что никто из тех, кто слышал третье правило, не прожил так долго, чтобы успеть сообщить его другим. А теперь идите, поприветствуйте ваших новых братьев. Они проводят вас туда, где вы будете жить с этих пор. Сейчас вы стоите на пороге новой эры, эры свободного населения Римини. Открытого для торговли и веры. Добро пожаловать, дети мои!

И потом, как будто резко перевернув страницу, он оборачивается к нам.

— Вы хорошо исполнили свой долг. К сожалению, мы не знали о пулемете. Так бывает. Мне жаль, что среди ваших солдат есть убитые и раненые.

— Одного из них ранили вы, — сухо уточняет Дюран.

Готшальк пропускает мимо ушей его замечание. Он смотрит, как его бойцы, не особенно учтиво, заставляют пленников подняться на ноги и выводят их из комнаты.

— Вы оплатили свой билет в Венецию. Поговорим завтра утром. После праздника очищения.

— Я бы хотел увидеть доктора Ломбар.

— Немного терпения. Вы увидите ее. На празднике.

— А до тех пор?

Готшальк выглядит как человек, искренне удивленный вопросом.

— Что вы имеете в виду?

— Что нам делать до тех пор?

— Ну, можете помочь нам расчистить это место. Похоронить мертвых, пока мы проверим, что в крепости больше никого не осталось.

— Похоронить мертвых… Мы можем получить обратно наше оружие?

— Боюсь, что нет. Наоборот, вас будут охранять. Сдайте моим людям также и ваши ножи. Мне не хочется вас обыскивать.

— Вы оставляете нас безоружными в зоне боевых действий?

— О, здесь больше нет никаких боевых действий. Наконец-то Римини — мирный город. И потом, с вами пойдут мои люди, так что не волнуйтесь, вам нечего бояться.

Затем он направляется к выходу. Уже на пороге, обернувшись, говорит с ухмылкой:

— А, капитан, совсем забыл. Но может быть, вы и так уже поняли. Крошка Калибан не слишком хорош собой, но слух у него — как у ястреба. Никто не может за моей спиной плести заговоры безнаказанно, капитан Дюран.

Мы хороним Егора и Марко на пляже. Инструментов, чтобы пробуравить бетон, у нас нет, поэтому мы раскапываем яму в песке, орудуя листами железа.