Бун молчит некоторое время.

Потом поднимает взгляд кверху.

Улыбается:

— И тогда Господь установит мир между своими детьми, между одним народом и другим, и они не будут больше разделены друг от друга. И дух его вознесется от вод и подарит им новую жизнь, и правой рукой разделит облака, и свет Господа сойдет на Землю. Раны исцелятся, бесплодное станет плодоносящим, дерево, которое не давало плодов, пустит ростки. И мир Господа воцарится на Земле на многие века.

— Это было там написано?

— Да.

— И больше ничего?

Бун делает раздраженный жест. Нервное движение рукой.

— Да. Там было написано ваше имя: отец Джон Дэниэлс. А еще ваш номер социального страхования.

— Шутишь?

— Естественно.

— Так там не было ничего больше?

— Пара фраз.

— Ты не хочешь мне их сказать?

Бун качает головой.

Я настаиваю.

В конце концов он сдается и произносит:

— В городе евангелиста Марка, в мертвом лесу, все придет к своему концу и начнется сначала. Будут новые небеса и новая земля. Там будут воздвигнуты ворота мира между Господом и Человеком, крест грешникам, спасение чистым. Не это, но уже следующее поколение увидит чудеса Божьей руки. Смерть и болезни исчезнут навсегда. В тот славный и страшный день живые и мертвые будут идти рядом, люди прошлого — с людьми будущего. И новый Завет вознесется над морем, до краев пространств и времен.

Бун умолкает.

— Теперь все? — спрашиваю я.

— Да. Разве недостаточно?

— Что ты хочешь сказать? Я не понимаю.

— Не то что вы не понимаете. Если бы вы как следует над этим подумали…

— То что бы я понял?

— Что этот текст невозможен. Он обязательно должен быть подделкой.

— Почему?

— Потому что ни один человек в первом веке не мог бы написать такого. Это невозможный текст. В нормальных условиях я бы решил, что это подделка, шутка, написанная кем-то из моих студентов мне назло. Особенно призыв к евангелисту Марку. Это же явный анахронизм. Я был зол на этот розыгрыш. Но затем я вышел из пещеры и увидел гриб атомного взрыва, распростершийся над Римом. И потом другие взрывы. Я вернулся обратно и… сделал это.

Бун медленно снимает рубашку. На его коже, как татуировка из шрамов, объемно выделяются высеченные красные греческие буквы, как и говорил Дюран. Все тело Буна покрыто этими буквами, фразами, которые он только что цитировал на память.

У меня перехватывает дыхание.

— Хватит! — умоляю я его.

Бун надевает рубашку обратно. Медленно, с большим достоинством.

— Как ты это объяснишь? — спрашиваю я его.

— У меня нет объяснений. То есть, гипотез-то у меня много, но ни одна не отвечает логике. Наименее абсурдная — та, что это был путешественник во времени. Нострадамус, который вернулся на полторы тысячи лет назад. Стиль его.

— А самая абсурдная?

— Что кто-то, в первом веке нашей эры, действительно видел будущее.

— У тебя есть идеи, что бы это могло быть, этот город евангелиста Марка? Город, где есть мертвый лес?

Бун отрицательно качает головой. Бормочет вполголоса «нет», которое совершенно не убеждает меня.

— И вправду никаких идей? — настаиваю я.

Он делает жест рукой, как будто собирается поймать муху.

— Мы мало знаем о Марке. Большая часть — это легенды. Есть некоторые указания на то, что он, вероятно, родился в Иерусалиме. Первое послание Петра говорит, цитирую: «Приветствует вас избранная, подобно вам, церковь в Вавилоне и Марк, сын мой».[80]Говоря языком первых христиан, Вавилоном назывался Рим. Церковь святого Марка, перед Капитолием, возможно, была местом, где действительно жил Марк во время своего пребывания в Риме. И вот у нас есть уже два города, которые, возможно, называются «городом евангелиста». Но ни в одном из них нет ничего такого, что можно было бы назвать «мертвым лесом».

— Колонны, — шепчу я.

— Что?

— Колонны на Форуме. Ты сказал, что дом Марка был перед Капитолием…

— Это только предположение.

— Колонны на римском Форуме могут показаться обрубками, стволами мертвого леса.

Бун пожимает плечами:

— Есть и другие города-кандидаты. Оставим в покое Антиохию и Кипр, где Марк предсказал ход времен. Остается Александрия, епископом которой он был, и в которой был замучен. А еще Аквилея, на севере Италии, где он стал первым епископом… Но и это тоже гипотеза, немного притянутая за уши…

— Мне не очень удается соединить это с мертвым лесом.

— И мне. И потом, конечно, есть еще Венеция. Куда итальянские купцы привезли мощи Марка, похищенные в Александрии?

Я ударяю себя рукой по лбу:

— Ну конечно, Венеция! Как я об этом не подумал?

— Очевидные вещи часто именно те, о которых не думаешь…

— Но в Венеции же нет деревьев, разве не так? То есть, судя по тем фотографиям, которые я видел, там есть маленький сад, но не лес…

Бун пожимает плечами:

— Я не знаю. Я там никогда не был.

— Я тоже.

— Насколько нам известно, сейчас город вообще может быть под водой. Или, может быть, туда попала бомба. Там по соседству были некоторые химические заводы. Неплохая мишень. Может быть, просто чтобы разозлить противника.

— Ну да. Если бы мы только знали, кто этот враг…

— Никто этого никогда не узнает…

Из коридора доносится голос. Голос капитана Дюрана:

— Карл, Джон! Сюда, живо!

Кабина грузовика объята волнением. Сержант Венцель и другие гвардейцы борются с дюжиной людей в черной форме, похожей на футбольную: наплечники, наколенники, шлемы, которые могли бы использоваться в Суперкубке, если бы не были дополнены противогазами.

Во главе людей в черном Дэвид Готшальк. Он одет в доспехи, которые были на нем и в Урбино, где он захватил нас в плен. Они украшены золотым крестом с изображением одного из тех монстров с длинными руками.

Теперь безумный бородач кажется еще более внушительным, его вид буквально наводит ужас. Под мышкой у него каска, такая же, как у его солдат.

— В чем проблема? — спрашивает Дюран, входя вместе со мной и Буном в комнату.

— Проблема в том, что ваш сержант, вот этот, не выполняет моих указаний.