– Встань и покажи мне свои бедра! – Кейт грубо поставила сестру на ноги, приподняла ее ночное платье, до самого ее живота и обнаружила засохшую, но еще липкую кровь на бедрах Кэсси, и засохшее мужское семя, – верные свидетели того преступления, что совершил лендлорд Вальсингама над бедной Кэсси.

– Господи! Он сделал это! Как ты позволила ему?! – вскрикнула почти обезумевшая от ужаса и гнева Кэтрин. Она схватила кувшин с водой, тряпку, и принялась мыть испачканные бедра сестры, не терпя перед собой этой мерзости.

– Кэти, я не хотела… Крис ушла, а он подошел ко мне и стал целовать. А потом он взял меня за руки, и мы куда-то пошли… Я не хотела идти, Кэти, мне было страшно. А потом Крис… Она хотела помочь мне, но он побил ее, а потом закрыл меня в комнате и… Я не знаю… Не знаю, как это называется, Кэти, – жалобным голосом рассказала Кэсси, вздрагивая от холодной воды, которой мыла ее сестра.

– Ирод! Проклятый выродок! Иуда! Насильник! – Кэтрин вдруг бросила на пол кувшин, метнулась к двери и выбежала из дома.

Девушка была вне себя от гнева: она бежала в Риверсхольд и желала лишь одного – убить мерзавца, который надругался над Кэсси. Над Кэсси! А ведь по разуму она была всего лишь маленькой девочкой и даже не поняла, что подверглась насилию!

«Боже, как Ты позволил этому случиться! Как было страшно моей бедной девочке! И кто… Кто посмел это сделать! Любовник Крис! Лорд Дрэймор! Ему не хватило Кристин – такой же дьяволицы, как он сам, ведь он – сам дьявол! Он посмел изнасиловать Кэсси! Мою маленькую Кэсси! Я отомщу ему! Он не будет жить, этот демон, в обличие человека!» – со злостью, ослепившей ее разум, думала Кейт, не сбавляя шаг: она не видела перед собой мир и дорогу, но лишь жестокое развратное лицо графа Дрэймора, на котором играла сладострастная усмешка.

Но вдруг Кэтрин споткнулась и упала на землю, словно Бог дал своей верной дочери знак того, что запрещает ей убивать негодяя лендлорда.

«Ах, милосердный Господь, я так грешна! Я не должна убивать его, ведь Ты накажешь его в тысячу раз справедливее! Только Ты вправе… Но как он посмел? Боже, как я смогу это стерпеть? Как это вынести? Я так ненавижу его, что готова задушить его собственными руками! Размозжить его голову о стену или всадить нож глубоко в его черное сердце! Ах, Боже, прости меня! Успокой меня, удержи от греха! Удержи от убийства! Ведь Ты никогда не простишь мне, если я убью его!» – с истерическим рыданием думала Кейт, лежа на земле и борясь с самой собой.

Эти мысли остудили ее гнев. Но не убили, а лишь охладили, что позволило девушке несколько прийти в себя и унять свою ярость. Кейт поднялась на ноги и упрямо продолжила путь в Риверсхольд, но теперь лишь для того, чтобы взглянуть в бесстыжие глаза мерзавца, поговорить с ним, пригрозить ему человеческим судом и судом Божьим и дать ему пощечину. Это все, что она, беднячка, могла сделать против знатного лорда.

Зная, что парадный вход был для нее закрыт, Кэтрин зашла в господский дом через черный ход для прислуги. Поднявшись по боковой лестнице на второй этаж, и не встретив никого на своем пути, она тихим шагом направилась в кабинет графа, ведь помнила его местонахождение еще со времен занятий виконта Уилворта с Кэсси. Кэтрин надеялась застать насильника там. Дверь кабинета оказалась незапертой, и Кейт свободно вошла в него и заперла за собой дверь на ключ.

Граф Дрэймор сидел в большом уютном кресле и пил виски, упиваясь воспоминаниями о беспомощности бедной Кэсси и наслаждении, которое он получил, осквернив ее чистоту и сломав ее тело. Увидев Кэтрин, вошедшую в его кабинет, он удивился, но даже не удосужился подняться с кресла и поприветствовать ее.

– Знаю, зачем вы пришли, мисс Глоуфорд. Маленькая нимфа уже рассказала вам о нашем с ней развлечении? – насмешливо спросил он и криво усмехнулся, открыто глядя в ее лицо.

От такой наглости и абсолютного отсутствия раскаяния за свое преступление, которыми встретил ее лендлорд Вальсингама, Кэтрин вновь запылала от гнева: и этот насильник позволяет себе насмехаться над тем, что сделал с ее сестрой? Ирод! Иуда!

– Да как вы смеете! – с негодованием воскликнула Кейт. Она бесстрашно подошла к графу и выбила из его руки бокал, который тот как раз подносил к своему рту, чтобы пригубить алкоголь.

Хрустальный бокал ударился о стену, покрыв ее растекающимся мокрым пятном.

Но бессердечного графа это лишь позабавило: он не сомневался в том, что помешанная на религии Кэтрин придет к нему требовать справедливости и наказания за его насилие над Кэсси, и был ни капли не напуган, ни ее выговором, ни ее поступком, ни ее горящими бешенством глазами.

– Вот так, милая. Вашу безумную сестру никто не возьмет замуж, так зачем такому цветочку увядать в одиночестве, если он может порадовать мужчину? Меня она порадовала безмерно, – рассмеялся он и, поднявшись с кресла, направился к шкафу, чтобы взять новый бокал и наполнить его другой порцией виски.

– Кэсси – ребенок! Господь накажет вас за то, что вы сотворили с ней! Все демоны Ада будут грызть вашу плоть и пить вашу кровь! – с чувством сказала на это Кейт, все более гневаясь на его поведение и насмешливые слова: граф вел себя так, словно изнасилование девушек было для него будничным делом, и он, казалось, даже гордился тем, что сделал с бедной Кэсси!

– Малютка Кэсси доставила мне огромное удовольствие, и я решил, что возвращу вам надоевшую мне Кристин, а себе оставлю кудрявую нимфу, – сказал граф, наливая в стакан виски из бутылки.

– Да как вы… Вы отвратительны! Бессердечны! Я никогда не позволю вам! Вы чудовище! – вскричала ошеломленная его порочными намерениями Кэтрин. Раннее она и представить не могла, что человеческое сердце может настолько черным.

– Закон всегда на моей стороне, и отобрать у сумасшедшей фанатички ее бедную несмышленую сестренку будет верхом справедливости.

– Никакой закон, кроме закона Божьего, не отберет ее у меня!

– Кэтрин, милая, право, вы так упрямитесь, словно завидуете участи своих сестер. Может, тоже хотите в мою постель? – недобро рассмеялся граф.

Рассудок Кэтрин помутился от ярости: не помня себя и не понимая, что делает, она схватила с близ стоящего стола небольшую, но тяжелую бронзовую статуэтку и, применив всю свою женскую силу, подхлестываемую лютым гневом, ударила ею по затылку графа. Граф коротко вскрикнул и упал на пол, лицом вниз: из раны на его затылке потекла кровь и что-то серое, вязкое. Стакан, выскользнувший из его руки и расколовшийся надвое, лежал рядом с ним на ковре.

Кэтрин тяжело дышала, крепко сжимала статуэтку и, смотря на поверженного врага, с наслаждением плюнула на его спину. Но через мгновение ясность сознания вернулось к ней, и она, с ужасом поняв, что убила его, убила человека, бросила статуэтку на пол, упала на колени рядом с мертвым графом в отчаянной попытке закрыть рану на его затылке своими ладонями. Девушка дрожала, содрогалась, как от холода, а разум ее лихорадочно кричал ей о том, что она убила. Убила его! Убийца!

– Нет, я не желала его смерти! Боже, прости меня! Что я натворила! – в отчаянии, полная ужаса, вскрикнула Кейт. Но из ее глаз не выпало ни одной слезинки.