Огромный дом словно опустел: никто не пришел на помощь, ни один лакей не прибежал на крик, ни одна горничная.

– Ну, маленькая нимфа, пойдем? Обещаю, тебе понравится наша игра! – с дьявольской усмешкой сказал граф до смерти испуганной Кэсси. – Нужно было выбрать тебя, а не эту прожорливую алчную суку! – Он грубо схватил девушку и затащил ее в свою спальню. Дверь за ними закрылась на два оборота замка.

– Кэсси… Кэсси! – прошептала Кристин, подползая к двери.

Кэсси продолжала кричать, но затем послышался ее отдельный громкий крик боли.

– Нет, Колин! Прекрати! Она ребенок! Не смей! – Кристин отчаянно била кулаками в дверь, но ей оставалось лишь слышать рыдание Кэсси и вожделенные стоны ее любовника.

– Ах, Боже! Это я виновата! Это лишь моя вина! Так наказывай меня, а не Кэсси! – вскрикнула Кристин, колотя в дверь и дрожа от рыдания и судорог, охвативших ее тело от знания того, что ее любовник, ее возлюбленный насилует ее младшую сестру, а она, Кристин, сидит под дверью и ничем не может помочь ей.

Через некоторое время, крики и рыдание Кэсси утихли. Спустя еще четверть часа послышался щелчок замка, дверь спальни открылась, и из нее вышел граф с мерзкой усмешкой на губах. Он взглянул на Кристин, лежащую у его ног, опустившую голову на пол и рыдающую, и похотливо усмехнулся.

– Твоя сестренка чудо как хороша! Не забудь дать ей сладостей в дорогу… А может, оставить малютку Кэсси себе? – со смехом сказал он, довольный своим насилием над бедной беззащитной Кэсси. Не удовлетворившись этим насилием, он пожелал запереть Кэсси в спальне, чтобы позже вновь надругаться над ней.

Вдруг он упал на пол – это заплаканная Кэсси толкнула его, выскочив из спальни, и, быстро, как лань, пробежала по коридору и скрылась на лестнице.

– Вот черт! Проклятая девчонка сбежала! – выругался лорд Дрэймор, поднимаясь на ноги: потеря драгоценного трофея разозлила его.

Кристин нашла в себе силы подняться с пола, вбежала в спальню и издала крик отчаяния: сомнений не оставалось: ее любовник надругался над ее сестрой – свидетелем его преступления было пятно крови, что как алый мак алело на белоснежных смятых простынях большой кровати, на которой еще вчера она, Кристин, предавалась с графом любви.

– Ненавижу! Ублюдок! Негодяй! Чудовище! – завизжала Кристин, но граф схватил ее за руки, затолкнул девушку в ее собственные покои и закрыл дверь на ключ.

Кристин упала на пол и плакала до наступления ночи, проклиная себя и свою слепоту. И проклиная чудовище, которое теперь ненавидела.

Вечер был теплым, полным ароматов полевых цветов и зелени, и Кэтрин, направлялась с вечерни домой медленным прогулочным шагом, улыбаясь прелестной погоде и тихо напевая свой любимый гимн. В церкви, проведя время с четой Литли, она, насколько это было возможно, смирилась с отлучками Кэсси в ненавистный ей Риверсхольд. К тому же, знание того, что сегодняшняя встреча Кэсси с Кристин будет последней, облегчало груз страданий, свалившийся на ее хрупкие, но сильные плечи. Добредя до дома, Кэтрин с приятным удивлением обнаружила, что Кэсси уже вернулась, а ведь с момента ее ухода прошло чуть более трех часов.

Кэсси сидела на своем тюфяке, облокотившись на холодную стену, обняв свои колени, и, нахмурившись, смотрела в одну точку на полу.

– Ты рано вернулась, – ласково сказала Кейт, обрадованная столь ранним возвращением сестры. – Проголодалась? Я приготовлю кашу.

– Нет, – глухим мрачным тоном ответила Кэсси и вдруг сильно поморщилась.

– Нет? – удивилась Кэтрин, ведь сестра никогда ранее не отказывалась от ее вкуснейшей стряпни.

– Нет! – с надрывом в голосе воскликнула Кэсси.

Кейт удивилась, но не сказала ни слова, подумав, что от «демонической пищи Риверсхольда» у сестры заболел живот, что привело ее в такое капризное расположение духа. Поэтому, Кэтрин принялась молча готовить кашу. Все это время Кэсси тихо, но жалобно пищала, уткнувшись лицом в колени.

– У тебя болит живот? – спросила Кейт, накладывая в тарелку поздний ужин для одной себя.

– Да, – ответила Кэсси и вновь поморщилась, издав при этом глухой болезненный стон.

– Ничего, скоро пройдет. Потерпи. – Кэтрин подошла к сестре, чтобы ободрить ее, но вдруг заметила, что платье Кэсси, в котором она ходила в поместье, лежало в углу, а сама младшая ее сестра была одета в одно лишь ночное платье.

– Я ведь не раз просила тебя: не бросай платье на пол! Что это? Откуда? – строго спросила Кейт, схватив платье и увидев пятна крови, уже засохшие на белой ткани, но затем улыбнулась. – Ах, вот и причина твоей боли! У тебя пошла кровь. Но ведь это не страшно, это усмотрение Господа для нас, его дочерей! Сейчас наденешь новое платье, а это мы отстираем.

– Кэти, мне больно! – вдруг захныкала Кэсси, не понимая, откуда взялась эта резкая боль, и что сделал с ней «жених Кристин» – она лишь помнила о том, как он повалил ее на кровать, порвал ее платье и сделал ей больно. Бедная девушка не могла понять, что этот бессердечный мужчина надругался над ней.

– Конечно, больно, но ты должна терпеть… Кэсси, почему твое платье порвано? У лифа… Милостивый Боже, и на юбке! Как я всю это зашью? Оно было почти новым! – рассердилась Кэтрин. – Где ты ходила? Где ты могла так порвать платье?

– Кэти, я не виновата… Мне больно, Кэти! – повторила Кэсси и посмотрела на сестру: ее глаза были полны боли и слез. – Очень больно, Кэти! Я умираю!

Кейт положила платье на место и строго взглянула на сестру: ее разум был настолько пропитан религией, что Кэтрин и подумать не могла о том, что кто-то посмел тронуть Кэсси. Неразумную бедную Кэсси. Кто посмеет так поступить с этим ангелом? Но, глядя на слезы сестры, слыша ее стоны боли и жалобы, старшая Глоуфорд начала обретать зрение реальности. В ее подсознании росла неприятная догадка, которую она тут же откинула, убежденная в том, что эта мысль была невозможна и совершенно неправильна.

– Почему тебе больно, Кэсси? – тихо спросила Кейт и погладила сестру по голове. – Что случилось?

– Я не знаю. Жених Крис сделал мне очень больно, – тихо ответила Кэсси и положила ладонь меж своих бедер. – Вот здесь. Очень больно. Я плакала, и мне было страшно. Он порвал мое платье. Я не виновата, Кэти! Я не сделала ничего плохого! Он просто обидел меня, Кэти!

Кэтрин почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног: девушка остолбенела, и одни лишь мысли с неземной скоростью метались в ее шокированном разуме. Ее тело покрылось мурашками, руки задрожали, а сердце словно положили на наковальню и ударили по нему раскаленным молотом.

«Кэсси говорит так, словно этот граф… Он… Нет… Даже думать об этом страшно и неприятно… Но Кэсси не стала бы лгать… Он сделал ей больно, порвал платье, и оно в крови, и эта кровь…» – пронеслось в разуме Кейт, и из ее груди вырвался крик боли и отчаяния.

Кэсси громко зарыдала, повторяя, сквозь слезы, что в том нет ее вины.