Он был хорошо образован и умен, занимал высокие должности в армии на государственной службе, но, как и его отец, не достиг тех высот, как его родственники. Для императоров ни ангелом, ни демоном он не был, разве что немного придворным шутом и острословом.

Друзья молодости и враги Александра I

Китайская мудрость гласит, что опасно жить в эпоху перемен, особенно тем людям, которые не сумеют перерасти время, когда одна система ценностей распадается, а другая еще не сложилась. Поэтому обломки первой, смешиваясь с новыми веяниями, порождают смуту.

Историки нередко упрекают Александра I в «безволии», однако в действительности он был лицедеем, цинично меняя маски, чтобы скрыть свое истинное лицо – волевое, расчетливое и жесткое. Однако у него действительно не было четких идейных ориентиров. В его сознании смешалось абстрактные размышления о народном представительстве, об истинной монархии и христианском долге, о естественных правах гражданина и о родовых правах монарха.

Поэтому помазание и венчание на царство было для него только красивым ритуалом, но его политический прагматизм в критические моменты отметал сентиментальность и сменялся сильным «монархическим инстинктом», унаследованным им от предков и привитым укладом дворцовой жизни.

Воспитанный французскими энциклопедистами, Александр понимал самодержавие как искажение «истинной» монархии, а «правильную» монархию считал системой «сдержек и противовесов», обеспечивающих авторитарный тип правления в рамках законов. Воцарение отца в 1796 году отрезвило Александра. После принятия им закона о престолонаследии он стал официальным преемником, поэтому переформулировал свои жизненные задачи, о чем известил швейцарского вольнодумца Лагарпа:

«…Благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограниченная власть, которая все творит шиворот-навыворот… Мое несчастное отечество находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены… Если когда-либо придет и мой черед царствовать, то вместо добровольного изгнания себя, я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не допустить ее сделаться в будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев… Это было бы лучшим образцом революции, так как она была бы произведена законною властию, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация избрала бы своих представителей…»

Следует «в течение настоящего царствования поручить перевести на русский язык» множество книг; издать те, что будет возможно. Когда же придет черед, «необходимо будет образовать народное представительство, которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы, и я, если Провидение благословит нашу работу, удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и довольный, видя процветание своего отечества и наслаждаясь им».

Для переформатирования России он выбирал Конституцию. В те годы все царедворцы думали о конституции, о свободе крестьян размышляли помещики, а об ограничении самовластия мечтали даже высшие сановники империи. Они делились своими размышлениями с государем Павлом I, который принимал в обсуждении конституционных проектов активное участие.

Поэтому сразу после прихода к власти Александра I на него буквально обрушился вал конституционных предположений, и даже фаворит императрицы Платон Зубов решил «ознакомиться с аглицкой конституцией», и под его присмотром Державин составит свои конституционные Кортесы. Однако страшные реалии французской революции даже Екатерину Великую заставили задуматься о проблеме сословного представительства и о реальной угрозе царской власти.

Но Екатерина понимала опасность конфликта с дворянством и делала всё, чтобы они были довольны. В 1785 году она даровала «Жалованную грамоту» с 92 привилегиями для дворян.

Но ряд её приближенных хотел большего. Кочубей мечтал о свободе и равенстве без границ. Новосильцев и Строганов стремились стать царевыми негласными наставниками и незримыми соправителями. В 1801 году Строганов написал для друзей записку «О необходимости нам конституироваться», где прямо сказал: молодому императору «мешают только его неопытность и характер, мягкий и вялый… для того, чтобы иметь на него влияние, необходимо… поработить его».

Он предлагал выбор – или Конституция, пророками которой будут они, или самовластие императора при торжестве старых и опытных царедворцев. Чарторыйский колебался, он тоже хотел идти по конституционной стезе, но позже возглавил российскую внешнюю политику со своим планом:

«…Я твердо верил, что мне удастся примирить стремления, свойственные русским, с гуманными идеями, направив жажду русских к первенству и славе на служение общечеловеческому благу… Я хотел, чтобы Александр сделался верховным судьей и посредником для всех цивилизованных народов мира, чтобы он был заступником слабых и угнетаемых, стражем справедливости среди народов; чтобы, наконец, его царствование послужило началом новой эры в европейской политике, основанной на общем благе и соблюдении прав каждого. Чтобы Россия, соблазненная благородной и амбициозной ролью всеобщей „защитницы слабых“, во главе с Александром I встала „на защиту интересов Польши“».

При этом наследник трона Александр с улыбкой выслушивал всех, ласково кивал, но смысл его ответов ускользал от собеседников. Он умел изъясняться ясно, красиво и четко, но умышленно прибегал к туманным речам, чтобы скрыть свои намерения, никогда не открывая своих окончательных целей, прежде чем осуществлялись промежуточные.

Поэтому Чарторыйский был убежден, что он восстановит независимость Польши по начертанному им плану, но в дни принятия Парижской конвенции был отправлен в отставку. Александр просто использовал Чарторыйского, а Польша была ему нужна для решения собственных задач. Это было разумно, потому что Чарторыйский пытался использовать его в своих целях и в интересах Польши, а не России.

Александр I и Наполеон

Личная неприязнь Александра I к Наполеону стала основой его политики. Александр не любил Наполеона. Несмотря на внешне дружественные отношения, он не мог перенести испытанного им унижения. Александр никогда ничего не забывал и ничего не прощал, хотя умел скрывать свои истинные чувства.

Поэтому война с Наполеоном была связана с его желанием отомстить сопернику, а честолюбивые мечты позволили бы превратить победу над французскими оккупантами во благо для всей Европы. Несмотря на первые неудачи, а потом после освобождения территории России от французов уговоры соратников прекратить наступление и заключить мир, Александр твёрдо решил продолжать войну до полного уничтожения противника.

Если Наполеон хотел, чтобы Франция стала сильнее Англии и России и завоевала мировое господство, то российскому императору Александру его предки завещали, что Россия является богоизбранной землёй с идеей всеобщей справедливости. Поэтому из двух великих держав должна была остаться только одна. «Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать», – заявил Александр I.

Кроме того, к этим глобальными причинам тотального противостояния были примешаны и их личные.