Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Он с утра, пока Женя спала, вымыл голову и обмылся оставленной с вечера на плите водой, заготовил всё для Жени – она говорила про уборку и мытьё Алисы – и заглянул в комнату. Женя ещё спала, но от его взгляда сонно потянулась и приподнялась на локте.
– Ты?
Он подошёл и присел на корточки у её изголовья.
– Я. Разбудил тебя?
– Нет, всё равно пора уже. Ты уходишь?
– Да, я всё сделал. Вода уже закипает.
– Спасибо, родной, – она высвободила из-под одеяла руку и погладила его по голове. – Вымыл голову?
– Да.
– Не простудишься с мокрой головой?
– Нет, сегодня тепло.
Они говорили шёпотом, чтобы не разбудить Алису.
– Я в темноте приду.
– Хорошо. Денег возьми, не ходи голодный.
Он молча взял её руку, поцеловал.
– Тебе бы тоже отоспаться сегодня, да вот…
– Нет, Женя, все хорошо.
Он положил её руку и, наклонившись, осторожно поцеловал её в висок. Как она любила, сжатыми губами. И ушёл…
…Эркин покосился на Андрея. А Андрею совсем не весело, хоть он и горланит, и задирается в шутку. Их глаза встретились, и Андрей, резко отмахнувшись от встречного, вдруг сказал.
– А на хрена нам круговерть эта?! Пошли, посидим где-нибудь.
– Пошли, – согласился Эркин.
Рабское веселье – нажраться и упиться – не привлекало его. Да ещё в такой компании, где половина – шакалы, что за халяву нагишом станцуют.
Через Цветной квартал они выбрались из города, обогнули свалку и вышли к заросшей лощине с прудиком. Свалка сюда ещё не добралась, и склоны в молодой траве ещё чисты. Здесь никого не было, и Андрей предложил.
– Скупнёмся, пока чисто?
Эркин пожал плечами и согласился. Они спустились к чистой, ещё не зацветшей воде.
– Плаваешь? – Андрей быстро сбросил у старого пня сапоги и куртку и попробовал ладонью воду.
– Не очень. А ты?
– В детстве плавал. Может, и помню.
Андрей ещё раз огляделся по сторонам.
– Вроде чисто. Но знаешь, давай по очереди, а то ещё голышом останешься.
– Иди первым, – согласился Эркин и стал раздеваться.
Пока он складывал своё, чтоб зря не мять, Андрей бросил кое-как штаны и рубаху и не вбежал, а как-то влетел в воду.
– Ах-ха-ха-ха! – вода гулко отразила его восторженный вопль.
Эркин покосился на скомканные шмотки, всё-таки поднял и уложил их как следует рядом со своими вещами. И с наслаждением потянулся, разминая, расправляя тело. За его спиной ухал и шумно плескался Андрей. Эркин стоял под приятно жаркими лучами и гнал, гнал по мышцам волны напряжений. По раскинутым рукам от пальцев к плечу, по спине к другому плечу, и по другой руке до пальцев. Играл мышцами спины, груди, ног. Всё зажило, синяки и ссадины сошли бесследно и если б не щека…
– Ух, хороша водичка!
Эркин обернулся. Андрей стоял у берега по щиколотку в воде, ерошил обеими руками волосы. Эркин впервые увидел его обнажённым. Он… он никогда не видел такой белой кожи. Лицо Андрея и кисти рук, и так светлые, казались тёмными, почти обугленными рядом с молочно-белой, чуть ли не бесцветной кожей тела. И такого… страшного тела Эркин тоже никогда не видел. Рубцы и шрамы покрывали Андрея как узором, местами из тела словно куски мяса вырваны, обтянутые кожей ребра в шишках сросшихся переломов. И худой он какой, все кости наружу…
– Ну, чего вылупился? – хрипло с нарастающей злобой спросил Андрей. – Иди, купайся. Красавчик… – он закончил ругательством.
Эркин молча прошёл мимо него к воде.
Плавал он плохо, но на воде держаться умел. В дорогих Паласах были бассейны, и их учили работать в воде. Да и тогда, когда на второе лето гоняли бычков, ему иногда удавалось выкупаться, если лагерь был рядом с ручьём или речкой, а он оставался днём один.
Вода холоднее и не такая упругая, как в бассейне, но радость от владения телом была сильнее, и не по приказу, а по своему желанию… Эркин с удовольствием ещё раз кувыркнулся в воде, встал на ноги и пошёл к берегу.
Андрей сидел на траве, обхватив колени руками, и смотрел на него таким же внимательным изучающим взглядом. Но Эркин не стеснялся своей наготы, а уж теперь, когда все зажило… Вот только… но Андрей знает, что он спальник, так что пусть… не страшно. Эркин, спокойно выдерживая этот взгляд, подошёл и сел рядом, подставив спину солнцу.
– А что? – вдруг спросил Андрей, – у вас там все с такими, – он сделал выразительный жест, – были?
– Других на сортировке выкидывали, – очень спокойно ответил Эркин. – Ты мне про лагерь расскажешь?
– Ты что?! – немедленно вскипел Андрей, – Охренел?! Да мне вспомнить только…
– А мне вспоминать приятнее? – перебил Эркин.
Андрей бешено посмотрел на него, потом отвернулся и длинно сплюнул сквозь зубы.
– Ладно, не ершись. Просто… гладкий ты…
– Чего?! – теперь уже Эркин обозлился. – Гладкий, говоришь, смотри! Сюда смотри! Видишь?
Крохотные треугольники, словно чуть вдавленные в кожу, еле заметные вмятинки, на запястьях, у сосков, на животе, на лобке, мошонке, щиколотках, висках…
– Говори, видишь?
– Ну, вижу. Ты б мне ещё в нос ткнул. Чего это?
– То самое, – Эркин отодвинулся. – Током когда бьют, прикрепляют такие… пластинки. Ну и остаются… следы, как ни разглаживай потом, всё равно. Так-то не видно, только если знаешь, где смотреть.
– Током? – переспросил Андрей.
– А чем ещё? От плётки кожа портится. Ну и дубинками ещё били. Но тоже чтоб без следов.
– Про дубинки знаю.
– Гладкий… – повторил Эркин. – Знал бы ты каково… как эта гладкость… Э, ладно, – он с силой ударил кулаком по земле. – Нечего душу травить, – но остановиться не мог. – А смотрел я… я таких белокожих сроду не видел. Ты всегда такой был?
– Не знаю, – Андрей вытянулся на траве. – Говорят, в тюрьме кожа светлеет. А я с двенадцати лет по тюрьмам и лагерям.
– Сколько ж тебе?
– Считаю, двадцать. А тебе?
– Двадцать пять.
Забивая пустячными вопросами возникший холодок, они снова и снова возвращались к тому, что разделяло их – спальника и лагерника. Но уже по-другому.
Эркин лёг рядом с Андреем ничком, уткнулся подбородком в скрещённые руки. Прямо перед глазами среди стеблей суетились какие-то букашки, козявки… Андрей перевернулся на живот, искоса глянул на Эркина.
– Злишься ещё?
Эркин покачал головой.
– На всех злиться… Ты своего хлебнул, я своего. Ты тоже… не сердись, что я… смотрел. Не видел, чтоб белого и так.
– Я ещё ничего, – усмехнулся Андрей. – Ты б других, кто постарше, увидал… А насчет хлёбова – это точно. Мало никому не было.
Он стал приподниматься, но Эркин