– Его – нет, – ответил Первый фамильяр, и у Тины отлегло от сердца. – В нем нет ни крохи силы, она ему не передалась. А раз нет и намека на силу, то нет и власти надо мной.

Тина постаралась перевести дух как можно более незаметно.

– Ты здорово привязалась к этому маленькому идиоту, да? – вдруг спросил Первый фамильяр, поразив Тину; она-то была уверена, что он не заподозрил о ее тайных мотивах.

– Он не идиот, – автоматически сказала она, правда, с куда меньшей яростью, чем говорила это другим обидчикам. Первый фамильяр усмехнулся, и Тина поняла, что выдала себя и подтвердила его подозрения. И все же она еще раз попыталась исправить ситуацию. – Это всего лишь заложенные в нас инстинкты. Ты сам говорил, что, как только мы обретем полную свободу, все вшитые в нас привязанности исчезнут.

– Твое беспокойство о нем по силе превосходит просто заложенные в нас инстинкты. Твоя связь с ним – не связь фамильяра с его новой семьей, а подлинная привязанность. Ты становишься очень похожа на человека.

– Я думала, в этом вся суть, – проворчала Тина; ей не нравилось, какое направление принимает беседа и то, что приходится оправдываться. – Пробраться в этот мир, чтобы получить возможность, которой у нас нет там, – прожить настоящую человеческую жизнь. Эмоции и привязанности – часть ее.

– Не всегда лучшая, – заметил Первый фамильяр.

– Не всегда, – согласилась Тина. – Но когда ты испытываешь хорошие эмоции, они так глубоки и так наполняют! И ради возможности ощутить их стоит получить в нагрузку и плохие.

Некоторое время Первый фамильяр пристально смотрела на Тину, а потом поцокал языком и покачал головой:

– Хорошо, что уже совсем скоро с твоим иницием будет покончено. То ли она так сильна, то ли ты так слаба, но связь с ней делает тебя удручающе похожей на человека.

Тина понимала, что сказанное Первым фамильяром – однозначно не комплимент, но почему-то для нее его обвинение вовсе не прозвучало как нечто, чего стоит стыдиться.

«Возможно, я и правда слишком сильно стала похожа на человека», – подумала Тина и по-прежнему не нашла у себя в душе ни стыда, ни сожаления по этому поводу.

* * *

И снова труппы всех пяти цирков стояли в тишине на огромной арене, потрепанные, измученные и заметно поредевшие, ожидая решения, приговора цирка. Джордан выглядел довольным, «Обскурион» с «Инкогнионом» вели в страшном счете с перевесом в три очка; черный и красно-черно-белый цирки, хоть и не менее уставшие, чем соперники, были полны радостного предвкушения.

Среди трупп «Колизиона», «Инфиниона» и «Обливиона» царило уныние, хотя они и пытались не подавать вида. Вит обнимал привалившуюся к нему Риону и почему-то то и дело настороженно поглядывал на свои татуировки. Девочки-конторсионистки прижались друг к другу, ища утешения, воздушные гимнасты стиснули друг другу руки – так же крепко, как делали это во время выступления, где от надежности хватки зависела их жизнь. Дэнни неодобрительно косился на стоявшего неподалеку Ласа, тот закрыл лицо руками, и его плечи дрожали. Те снова принял форму человека, и на невозмутимом индейском лице, как обычно, нельзя было ничего прочитать. Кабар крутил нож, тот то исчезал, то снова появлялся в руке. Ковбой стоял позади усталой Графини, безмолвным присутствием давая понять, что он рядом, и в какой-то момент та сама нашла его руку. Франческа, похоже, уже смирились с поражением, она снова превратилась в ту бледную тень в пышном костюме, которую Кристина впервые увидела на ржавом кладбище автокаравана «Обливиона». Арлисс зорко оглядывал своих циркачей, готовый сразу вмешаться, если у кого-то случится срыв. А Фьор стоял поодаль ото всех, и в его пальцах то появлялся, то исчезал язычок пламени.

Мучительное ожидание длилось вечность, но на этот раз никто не выкрикивал в нетерпении вопросы или требования, все ждали, бросая настороженные взгляды то в пустой зрительный зал, то в вышину купола.

И лишь одна Кристина точно знала, куда смотреть. Потому что только она видела всех пятерых цирковых, сидевших все там же, в полутьме на верхней скамье и судивших их. Она и, возможно, Джордан с его очками. Покосившись на директора «Обскуриона», Кристина без особого удивления убедилась, что его лицо обращено в ту же сторону, куда только что смотрела она.

Наконец на арену упала всепоглощающая темнота. Она продержалась несколько ударов сердца, а потом вспыхнул свет, по арене и потрепанным циркачам заскользили цветные круги прожекторов, и заиграла музыка. Праздничная, радостная, обещающая волшебство и очарование, с характерными звуками аккордеона, придававшего ей пронзительности, – точно такая, какой и полагается быть музыке в цирке.

И Кристина похолодела, когда узнала ее. Эта музыка уже играла сегодня. Дважды.

Пропавший цирк требовал новое представление.

Над ареной раздались стоны.

– А если отказаться? – услышала Кристина шепоток у себя за спиной.

– Вы как хотите, а лично я больше выступать не собираюсь, – вызывающе заявил кто-то из циркачей «Инкогниона». – Я устал, с меня хватит, пусть этот цирк как-то уже решает, кто из нас побе…

Речь оборвалась на полуслове, толпа циркачей «Инкогниона» отшатнулась во все стороны от столба серебристых искр на месте возмущавшегося циркача.

Предложение отказаться выступать больше ни у кого не возникало.

* * *

Дукати казалось, что она очутилась в мире вечных зимних сумерек. Она ехала уже много часов подряд, тело ломило от неподвижной напряженной позы, но серая полумгла не рассеивалась, как это случилось бы при наступлении утра, и не превращалась в темноту, если бы предвещала ночь. А может, вовсе она никуда и не ехала, потому что за столько часов бензобак должен был давно опустеть, но байк продолжать пожирать километр за километром. И хотя скользкая трасса и холодный ветер со снегом, бьющие в шлем, казались более чем реальными, возможно, все это происходило лишь в ее воображении, и на самом деле Дукати вовсе не неслась по дороге в поисках «Колизиона», а по-прежнему находилась в плену у Наблюдателей, погрузивших ее в этот то ли бред, то ли сон…

От мысли, что все происходящее может быть ненастоящим, Дукати стало страшно, она почувствовала себя в западне – даже в большей степени, чем это казалось прежде. Ловушку тела можно так или иначе открыть и сбежать, но как провернуть побег из ловушки разума?

Дукати пыталась уговаривать себя не поддаваться панике, но, как она ни старалась, ничего не выходило. Она понимала, что байкеру, летящему по зимней трассе, ни в коем случае нельзя ослаблять внимание, но удерживать концентрацию только на дороге не получалось,