– После нанесения ударов и выждав необходимое количество времени, была выслана разведка в составе необходимого количества групп. И далее, на протяжении нескольких лет, мы выбирались в Кропоткин как наиболее чистый район у Краснодара. В городе все намного хуже. Да, именно так. И мы сделали все для жизни людей. Создали с ноля. И даже даем им развлечения вроде тех, в которых ты будешь участвовать.

– Ясно. А как с побережьем?

– Позагорать у тебя не получится. Новороссийск накрыло полностью, били по морякам. Анапа… мы туда пока не добрались и вряд ли пойдем.

– Почему?

Дашко внимательно посмотрел на Морхольда.

– Туда идет Бригада Смерти. Несолоно похлебавши у нас, отправились захватывать себе кусок. После этих ублюдков остается выжженная земля и поля трупов. Зачем нам это нужно? Есть еще вопросы?

– Сколько нам ехать?

– Столько, сколько нужно. Отдыхай, солдат, набирайся сил. Отправление через пять минут. И не переживай по поводу радиации. Пару районов, где она еще есть, мы пройдем быстро. А стенки вагона проложены свинцом. Он немного снижает воздействие.

Дверь скрипнула, заезжая на место, загрохотали запоры и замки. Морхольд выругался. Жуть, выбравшись из одеяла, ластилась. А он злился. Бригада, мать ее, Смерти. Да что ж такое, а?

– Почему ты спросил про Анапу? – Милена придвинулась к решетке.

– Тебе-то какая разница?

– Интересно… – она прижалась к прутьям спиной. – Теперь все не играет роли. Я ошиблась, не смогла оценить ситуацию. Что остается, как не провести время хотя бы с каким-то интересом. Ты вот не жалеешь, что воспользовался моментом тогда, в водонапорке?

– Я тебя умоляю, – Морхольд вздрогнул, – мне от тебя хочется мурашками покрыться и яйца прикрывать руками.

– Фу-фу, – она засмеялась, – как можно так девушке говорить. Так почему Анапа?

Морхольд вздохнул. Мысли о том, как сбежать, в голову не приходили. Вскрывать замки с помощью честного слова он не умел. Да даже имея отмычку, если уж честно, не справился бы.

– К семье я шел.

– И правда с Самары?

– Не с Самары. С области.

Она фыркнула. Так, легко и непринужденно. Фырканье совершенно не вязалось с ней, женщиной, убившей за свою жизнь много бродяг. И не только.

– Чья голова висела у тебя на поясе?

– Смога. Он сломал обе ноги и позвоночник, когда решил скатиться по склону. Как ты. Пришлось освободить брата от мучений и воспользоваться им, чтобы втереться к тебе в доверие.

– Гуманизм – великая штука.

– Что?

– Ничего.

Вагон вздрогнул, заскрипел, трогаясь. Застучали колеса, прямо как в старое доброе время… недели три назад, дома. Морхольд вздохнул, понимая, что эта поездка может все-таки оказаться и последней.

– А это чудовище? – В голосе девушки мелькнул неприкрытый страх. Показалось ли Морхольду или нет, но уважение в нем тоже было. И неизвестно, чего больше. – Откуда взялся он? Ты знаешь?

– Я не чудовище.

Морхольд вздрогнул. Жуть зашипела, скрывшись у него за пазухой. Милена замерла, лишь повернув голову к голосу. Даже шевеление и поскуливание в дальнем углу прекратилось.

Низкий и хриплый голос перекрыл стук катков, грохочущих внутри железной коробки. Скорее всего, только свинец, проложенный между внешними и внутренними стенками, как-то скрадывал звук. Голос пророкотал, оставив после себя привкус страха. Ощутимый и пряно-уксусный, так и щиплющий язык и скатывающийся вниз.

Голос, идущий из клетки с Молотом. Голос Молота.

* * *

Просыпаться в густых сумерках ужасно. Просыпаться в темноте, едва освещаемой уже практически потухшими бочками, где закончились дрова, куски мебели и обрезки найденных покрышек, совсем мерзко.

Холодно и темно. Одуряюще хочется сбегать по нужде, но непонятно, куда. Рядом кто-то чешется, кто-то мотает так и не высохшие, жутко разящие вонью, портянки. Кто-то, без затей и стеснения, пускает злого духа в штаны. Или в юбку, какая разница? Запаха от этого меньше не становится. Особенно если кишки давненько уже болят.

Утро наступало медленно. Даже не будь зимы, солнце ещё бы не выглянуло. А сейчас, с низко прогнувшимися над бедной землёй тучами, так вообще. Ни зги не видно, только тлеют алым жаром через прогары и трещины угли в обрезанных и раскалившихся бочках. Сидит истуканом мрачный лохматый силуэт у лестницы. Чего сидит, кого караулит? Всю ночь проспали, плохого и не ждали. Небось, теперь ещё заплатить потребует. Едой там или ещё чем.

Вон, пацан его проснулся, свернулся калачиком и снова дохает. Чего он дохает, как будто поперхнулся и никак не откашляется? А вдруг чем болеет заразным? Чахоткой там, или Эболой? Чё? Рот закрой, дочка, молода ещё отцу указывать. Эбола, свиной этот, грипп, чего только не было до войны. И сейчас есть, вот как Бог свят.

Встать, почесать живот, поскрести бороду. Снова день наступает, чёртов проклятый день. Сколько их ещё будет таких? Грешно, грешно так говорить… а жить так не грешно? Уже третий десяток скоро начнётся, как не жизнь, а ад сущий на земле.

За что, Господи прости? Мало, что ли, делали? Работал ещё пацанёнком, девяностые чуть было не достал. А в этих треклятых нулевых, прямо так всё гладко-сладко было? Чё ворчу? А тебе какая разница? Ты мне тут не грози, ишь, грозный какой… был у Грозного? А там разве война была? Где ещё был? Ну… ты уж не серчай, мил человек, чего не сморозишь только. Кавказ – он и есть Кавказ.

Тьфу ты, бес. Почему не бес? Слышь, поп, ты мне мёд в уши не лей. Я его не заставлял всю ночь сидеть. Не заставлял, да. И никто таких, как он, никуда не посылал. Никогда, да. Сами всегда всюду носы свои суют. Что до войны катались повсюду, воевали где могли, когда лично я не просил, что сейчас… что? Что у меня дома есть со сталкерских походов?

Есть, как не быть. А я всегда честно расплачиваюсь, да. Ну и что? Померла б без лекарств? Ой, мать, ты того, не наговаривай. Вон она, кровь с молоком же… чего?!!

Ай, ну вас. Да какой он святой отец, а? Так, прощелыга какой-то, шлындра и бестолочь. Крест нацепил, рясу с подрясником. Ага, священник… Тьфу на тебя, баба. Ты чего лезешь куда не просят?

А, и ты туда же. Да ну вас, и тебя, дочь, и тебя, дура…

* * *

Отец, самый настоящий кубанский кулак, ну, в крайнем случае подкулачник, стоял внизу. Смотрел, как суетится армяшка возле своей крали, наплевав на лошадок. И думал – как бы ему сговориться с ним на одну лошадку, больно уж она ему глянулась. Хоть впору жалеть, что раньше он ему не встретился по дороге. А то уж лучше его Дашку взял бы да купил.