Глава 47

Некоторые вещи, похоже, конца не имеют.

– Меланта, иди сюда, грудастая ты чаровница…

– Еще вина нам! Феба, еще вина!

– А где Леанира? Что-то я давно ее не видел…

Пир течет дальше, с мясом и вином, рыбой и травами, набранными в летних полях. В углу не стоит ткацкий станок, но вокруг Пенелопы теперь щит, состоящий из Автонои и еще двух способных к музыке служанок, и звуки, извлекаемые ими, стеной отделяют ее от зала. Андремон не смотрит на нее, не грозит ей взглядом, не хмурится, не стоит рядом, не прихорашивается, а тихо сидит в углу, и не спрашивает про Леаниру, и не вопрошает, куда она делась.

Во дворе, где мальчики Пейсенора почти бросили учиться военному делу, Телемах поднимает щит, поражает копьем воздух, делает шаг, разворачивается, выпускает кишки невидимому врагу, другому пронзает сердце. Подходит Кенамон, говорит:

– Двигаешься уже лучше.

Но Телемах не отзывается – похоже, не видит египтянина, не отвечает ему, так что через некоторое время чужеземец опускает голову, и возвращается на свой холм, и сидит там в одиночестве, устало глядя на море.

В лесу над храмом Артемиды, где уже два месяца ночную тишину разрывает звон мечей и пение тетивы, – там тихо! В круг костров входит фигура, вносит корзину, испачканную чем-то липким. Это Семела, она восклицает: «А вот и пироги!» – и все женщины, воинственные женщины Итаки, последний рубеж обороны этого последнего рубежа Греции, сбегаются к ней с криками: «Это мне, это мне, этот кусок мне!»

Приена воздевает руки.

– Мы еще не закончили! – кричит она женщинам в спины, но Теодора кладет ей руку на плечо.

– Иногда, – говорит она, – даже воинам хочется меда.

Тут Приене приходит в голову, что она совсем позабыла, что должна ненавидеть греков, и на миг она очень злится на себя за это упущение, а потом подходит Анаит с пальцами, измазанными липким золотом, и робко произносит:

– Хочешь?

Три дня до полнолуния, и женщинам страшно. Их страх отражается в мерцающих тенях, отбрасываемых факелами, он в дыхании каждой лучницы, он в свисте рассекающего воздух меча. И все же их мастерство выросло: в последнее время даже самые слабые из лучниц научились сбивать с ветки трепещущих птиц.

Приена берет предложенную еду и вынуждена признать, откусив, что это гораздо лучше, чем рыба.

Пенелопа находит сына наутро. Он одет в свои побитые доспехи, на голове шлем, в руке меч, он кружится, кружится по двору хутора Эвмея. Она наблюдает некоторое время, но он не замечает ее, и она наконец решается:

– Телемах! Я…

Он поднимает меч, вроде как удар сбоку, а теперь превращается в удар снизу вверх, прямо в незащищенный подбородок ничего не подозревающего врага.

– Я слышала, что ты сюда иногда приходишь, и я…

Он внезапно делает выпад вниз, целясь в бедро. Если он рубанет под правильным углом, то рассечет артерию, и из ноги врага польется наружу толчками густая жизнь, убивая его не менее надежно, чем копье в голову.

– Я хотела поговорить с тобой о том… о некоторых вещах, которые у нас тут происходили. О некоторых вещах, которые произойдут. Я хотела объяснить… извиниться… Знаю, что в последнее время уделяла тебе мало внимания. И не только в последнее. В последние годы я… Понимаешь, было…

Невидимый враг у него за спиной: Телемах чувствует спиной занесенное оружие и легко, плавно разворачивается, отбивает удар, делает шаг вперед, уводя меч противника в сторону, а сам плечом вбивает щит в грудь противника.

– Мы можем поговорить? – просит Пенелопа. – Можем мы… есть кое-что…

Он останавливается внезапно, как попавшая в цель стрела, разворачивается, опустив меч, мягко держа щит. Он учится стоять как воин, как Приена или Андремон, расслабленный и спокойный, пока не началась драка. Его глаза – две узкие щелки в прорезях шлема, сжатые губы розовеют из-под бронзы. Он смотрит на нее, ждет и, пока она ищет слова, нетерпеливо пожимает плечами, снова ждет.

– Я подумала, что нам надо побеседовать, – выговаривает она. – Может быть… Я не хотела тебе мешать, но было так трудно… Может быть, ты поужинаешь сегодня со мной у меня в покоях? Подальше от женихов. Я попрошу Медона присмотреть за ними сегодня, а мы могли бы просто поесть, было бы…

Слова валятся изо рта кое-как. Она обычно так хорошо управляется со словами, но не сейчас. Не с сыном. Он еще немного ждет, разочарованный тем, что она замолкла, потом поворачивается спиной, чтобы продолжить свою воображаемую битву.

– Не сегодня, – отвечает он, а смотрит уже на невидимого врага, покрытого кровью. – Я занят.

– Занят? Чем занят? – вскрикивает она.

Он не снисходит до ответа, и она, о слабость, не решается продолжать.

Глава 48

И луна чертит круг.

Но кто это?

Две ночи до полнолуния, и из дома Урании во тьме выскальзывает женщина. Она в плаще, наброшенном на голову, она завернулась в поношенную накидку, но от меня ей не скрыть своего лица. Леанира, хихикаю я, Леанира, это ты выбралась из своего тайного угла?

Ей бы надо быть на Лефкаде или Элиде – ее должны были изгнать с Итаки за предательство. Но нет, она все еще здесь, и Урания упустила ее.

От дворца Одиссея она уводит в сонную тьму двоих мужчин. Она уже водила их этой дорогой, но теперь, когда поднимается луна и ее прохладный серебряный свет преображает проклятый островок, она снова показывает им дорогу, чтобы они хорошенько запомнили ее. Она ведет их по дорожкам, протоптанным итакийцами, тропинками, известными только охотникам. Она ведет их по завиткам пыли, полуприкрытым высокими серыми колючками, цепляющимися за камни острова, под нависающим утесом и вниз по скальным ступенькам, вырезанным прямо в почве, на которых удержится разве что ребенок. Над ними движутся звезды, они идут медленно, с трудом, но наконец добираются до своей цели: зияющей пасти черной пещеры рядом с мутным ручьем, где иногда отдыхают пугливые олени, высоко над соленым рычанием моря. Сама по себе пещера ничем не примечательна, кроме одного: она охраняется.

Ее сторожат два воина в бронзовых доспехах. Обоих знают в лицо Леанира и один из ее спутников: это верные люди Пенелопы, двое из ее маленькой дворцовой стражи. Что привело их сюда, в это богами забытое место?

Три лазутчика сидят на корточках, смотрят в черноту ночи, ждут, наблюдают.

Охранники не двигаются.

– Ты уверена? – шепчет наконец Андремон на ухо Леанире.

– Уверена, – отвечает она, потом прижимает палец к губам.

Мы с вами знаем и второго. Его зовут Минта, мы его уже видели: это он показывал, куда пристать, иллирийским кораблям у Фенеры и в бухте у хутора Лаэрта. Мы видели, как он шепчется по углам с Андремоном, его доверенный слуга, его самый любимый и верный друг. Он обязан Андремону жизнью и отдает этот долг с удовольствием.

Внутри пещеры движется огонек, из глубины поднимается