С этими словами Бострик неожиданно повернулся и припустил через Проспект чуть ли не бегом.

Мостовая была узкой, не более половины рода в ширину, зато ее устилали полированные мраморные плиты, не имевшие ни выщербинки, ни царапинки.

Мой взгляд поднялся к балкону, находившемуся чуть выше моей головы, и я увидел стоявшую там рыжеволосую женщину. Трудно было сказать, сколько ей лет. Всю ее одежду составляла лишь легкая полотняная сорочка. Такая тонкая, что я мог видеть все линии тела и даже темные соски.

«...два молодых человека?..»

Неудивительно, что Бострик краснел.

Не глядя на меня, он остановился и пробормотал:

— Это улица... женщин...

— Да что уж там, парнишка, говори прямо — улица потаскух. Или думаешь, мы сами не знаем, кто мы такие?

Я не видел женщину, которая произнесла эти слова, поскольку взгляд мой перескочил с рыжеволосой в сорочке на блондинку в одеянии без пояса, открывавшем взгляду маленькую, но великолепно сформированную грудь.

Почти лишившись дыхания, с затуманенными глазами, я отвернулся и увидел женщину в прозрачной юбке, которая вела к двери давешнего мужчину в голубом шелке.

В открытом незастекленном окне другого дома красовалась еще одна полуодетая женщина, с тончайшей талией и тоже обнаженной, невероятно красивой грудью.

— Желаете получить удовольствие, юноши? Могу, если угодно, ублажить обоих!

Этот голос принадлежал темноволосой красавице, чьи длинные локоны оттеняли кремовую кожу обнаженных плеч и груди. Я чуть не умер, глядя на нее.

Бострик сопел так громко, что я слышал это, несмотря на все свое возбуждение.

«...подмастерье столяра... я думаю...»

Последние слова были произнесены шепотом, так что мне едва удалось их расслышать, но они насторожили меня настолько, что я потянулся к темноволосой своими чувствами.

И охнул от изумления и отвращения. Скрывавшаяся за иллюзорным обликом красавицы низкорослая плотная женщина излучала не только хаос, но и тяжелую болезнь, свернувшуюся глубоко внутри клубком, подобно липкой зеленой змее. Переместив чувства к стоявшей на балконе рыжеволосой, я обнаружил не только ее болезненную худобу и пустую, отсутствующую улыбку, но и висевший у бедра длинный нож. Чувства утверждали, что мои глаза воспринимали морок. Внутри у меня все перевернулось, во рту скопилась горечь.

Полированный мрамор под ногами превратился в растрескавшуюся глину, заваленную хламом и нечистотами. Аромат цветов сменился отвратительным смрадом.

Бострик стоял как вкопанный, покуда я не ткнул его под ребра и не взял за локоть.

Когда мы, спотыкаясь, выбрались на проспект, он выглядел совершенно ошарашенным. Что же до меня... Если я выглядел так, как себя ощущал, то лучше бы утреннему туману быть поплотнее.

— Видел? — пробормотал Бострик. — Ты видел?

Ничего не ответив, я заставил себя шагать в сторону рыночной площади, стараясь отдышаться и выбросить из памяти гнилостную вонь. И все это время мне не давала покоя одна мысль — откуда одна из этих шлюх могла знать меня?

Содрогнувшись, я непроизвольно потянулся чувствами к Бострику и уловил внедренную в него и тянущуюся к заколдованному кварталу тонкую нить вожделения. Эту нить можно было просто обрезать, однако, уже малость научившись осторожности, я предпочел укрепить в нем гармоническое начало, с тем, чтобы, отойдя от возбуждения, он мог отринуть мерзостное наваждение сам.

Бострик пробормотал что-то невнятное.

— Пойдем-ка взглянем на ткани, — предложил я.

— Ткани? После ЭТОГО ты можешь думать о тканях?

— Это гораздо безопаснее, — заметил я, стараясь говорить сдержанно.

— Безопаснее? — обращенные в мои сторону глаза Бострика сверкнули.

— Меня весьма привлекают женщины, — устало проговорил я, угадав его мысль. — Но молодые, здоровые и уж всяко не заколдованные.

— Заколдованные?

Последний его вопрос остался без ответа.

Мы прошли мимо стоящего у входа на рыночную площадь отрешенного стража, окруженного аурой ощутимого холода.

Найти торговцев тканями оказалось ничуть не проще, чем разгадать магические тайны улицы Шлюх.

Пройдя добрую половину торговой площади, миновав неработающий фонтан, лотки горшечников, корзины зеленщиков и прилавок, на котором маленький скрюченный человечек разложил разукрашенные ало-золотыми узорами одеяла, я так и не обнаружил ни цветных знамен, ни торговцев текстилем.

Бострика пробрала дрожь, когда мы проходили мимо Матильды, немолодой бойкой толстухи. Выставленные ею цветы увядали прямо в горшках, подавляемые ее внутренним хаосом. Правда, в ней заключалось не зло, а лишь беспорядок.

Что бы там ни чувствовал Бострик, для меня было предпочтительнее разделить ложе с дюжиной этаких Матильд, чем с любой из девок с улицы Шлюх. Чем лучше я узнавал Фенард, тем меньше мне здесь нравилось. Вполне возможно, что так случилось бы, задержись я в любом другом месте.

Правда, этого я точно не знал.

Зато знал наверняка, что торговцы шерстью не прибыли и что у меня нет желания даже приближаться к той улочке.

— Интересно, кто это? — пробормотал Дестрин, заслышав стук.

Я посмотрел на Бострика, стоящего с рубанком в руке. Посмотрел столь выразительно, что он подпрыгнул, положил инструмент и поспешил к двери.

Несмотря на летнее тепло, работавший над скамьей Дестрин держал дверь и окно закрытыми, поддерживал в очаге слабый огонь и носил под фартуком старую вязаную фуфайку.

Дела вроде бы шли неплохо, но всякий раз, когда я собирался похлопать себя по плечу, случалась какая-нибудь пакость — вроде памятного затопления конюшни. Причем обвинять, вроде бы, было некого. Даже после обнаруженного мною гнезда хаоса на улице Шлюх я не мог приписать капризы погоды проискам Антонина. Сложность заключалась как раз в полной невозможности отличить беспорядок, изначально присущий Фенарду, от магически привнесенного.

Другая сложность заключалась в сильной ограниченности моих познаний и навыков по части работы с гармонией. Да, я мог поддержать силы Дестрина, усилить природную склонность Бострика к порядку или помочь нескольким изначально добрым душам противостоять порче хаоса. Но на этом мои возможности исчерпывались.

Задумавшись, я печально покачал головой.

— Леррис, с тобой все в порядке? — спросил Дестрин.

— Все хорошо.

По правде сказать, так оно и было. Если меня что и угнетало, то лишь некоторые мысли и жара в мастерской.

Утерев лоб, я снова всмотрелся в волокна белого дуба, спрашивая себя — зачем я согласился взять заказ на этот стол? Без выцветшей книги рисунков Дормана дело обстояло бы еще сложнее, но даже при наличии чертежа мне пришлось использовать всю свою способность к сосредоточению, чтобы, глядя на необработанную древесину, мысленно представить себе детали изделия и собрать их вместе.