— Курите.

Идеальный русский.

Полковник сел на место для допрашиваемого, к пачке не прикоснулся. Даже смешно, что они пытаются работать с ним как с уголовником — это с ним-то, закончившим Высшую школу КГБ! Сигаретки предлагают…

Следак подождал, не соблазнится ли задержанный, потом убрал сигареты.

— К условиям содержания претензии имеете?

— А вы что, простите, прокурор?

Новый заход — и снова неудача.

Следователь раздраженно передернул плечами, решив начать как положено.

— Старший следователь по особо важным делам Прокуратуры Армянской ССР Беридзе, Дмитрий Вахтангович, я буду вести ваше дело.

— Нет, не будете — ответил полковник Попов.

— Это почему же?

— Потому что я являюсь полковником КГБ и веду сейчас дело государственной важности. Может так получиться, что это мне потом — придется вести ваше дело.

Следователь стукнул кулаком по столу — но получилось… не очень.

— Не забывайтесь! Мы прекрасно знаем про ваше звание — но закон один для всех!

— Это не так.

— Что?!

— Для предателей и изменников Родины закон немного другой.

Попов сознательно обострял ситуацию — просто чтобы посмотреть, что будет. Следователь — какое-то время просто открывал и закрывал рот как вытащенная из воды рыба, кавказский темперамент все же давал знать о себе — но ему все же удалось прийти в себя.

— Вы ошибаетесь, товарищ Попов, полагая, что ваше звание и должность делают вас неподсудным советскому закону. Даже вас — органы прокуратуры могут привлечь к ответственности за содеянное.

— Привлекает к ответственности за содеянное суд, молодой человек — сказал полковник — или военный трибунал. А органы прокуратуры ведут следствие? Вы где учились?

Этого — следователь уже не выдержал…

* * *

Били его минут пять. По оценке полковника — били достаточно глупо. Азартно, но непрофессионально, больше топтали, чем били и калечили.

Полковник Попов был одним из немногих в КГБ, кто профессионально разбирался в избиениях. Нет, сам он не бил и не приказывал бить — вопреки распространенному мнению в органах не били. Совсем. За избиение подследственного можно было в двадцать четыре часа вылететь из органов с волчьим билетом, да и кого бить прикажете? Диссидентов? За ними то как раз особый контроль был, только позволишь лишнего — сразу голоса[93] взвоют. Да и сами они… гнилые насквозь были, и кололись только так, и друг на друга стучали — только успевай записывать. Многие из них — были из писательской, театральной и научной среды, а там нравы такие, что капитализм с его звериным ликом нервно курит в сторонке. Те, кто занимался этой средой — добивались почти стопроцентного результата — и очень просто. Все просто — есть, например два доцента — Иван Иванович и Петр Петрович. Ставишь обоих на аудиоконтроль, записываешь, что они на кухне говорят — а они там больше друг про друга говорили, чем про советскую власть. Затем задерживаешь обоих, вызываешь… к примеру Ивана Ивановича на допрос — и ставишь ему нарезку из материалов аудиоконтроля Петра Петровича. Срабатывало почти всегда — ненависть в этой среде была лютой, интриги просто безумными — и послушав, что говорит про него Петр Петрович, уязвленный до глубины души Иван Иванович вываливал про Петра Петровича такое, что порой волосы дыбом вставали даже у многое повидавших следаков. Тут и моральное разложение (сожительство с аспирантками, студентками, взятки натурой, алкоголизм разной степени тяжести), и фальсификация научных трудов, диссеры за деньги. Бывала и прямая антисоветчина — настоящая, а не Архипелаг ГУЛАГ на дальней полке — благо институты имели доступ к хорошей множительной аппаратуре. Потом — все это вываливали на стол уже перед Петром Петровичем и смотрели что будет. Что дальше делали? По обстановке. Чаще всего — одного сажали, другого отпускали под подписку — то есть, стукачом, освещать коллег. Кого-то в психушку клали, одного помнится — по общеуголовной статье изъяли. Дома при обыске обнаружили ценности, которые другие сотрудники института опознали как свои, утерянные — все совестью нации пыжился стать, а при этом коллег обворовывал, и совестью не мучился. Ну и провели — как банального вора. Но вообще — толку от этой работы было не мало — рабочая статья сто девяносто, там санкция всего до трех лет. А если характеристики хорошие, что чаще всего и бывало — обычно условкой отделывались…

Ну, были нюансы. Например, грузинские органы ликвидировали у себя Грузинскую Хельсинкскую группу, посадив большинство ее участников не за антисоветскую агитацию и пропаганду — а за мужеложство. Особенность такая была у грузинских диссидентов — почти все были мужеложцами, потому и пошли в диссиду, что в советском обществе таким места не было. Этим хватило ночи в общей камере, чтобы сдать всё и всех с потрохами. По их показаниям многих изъяли, да и их самих хорошо провели, благо за мужеложство — срок до пяти лет, на два года больше.

Но было и другое…

Впервые, с избиениями в Советском Союзе, полковник Попов столкнулся, когда громил мафию в Узбекской ССР. Вот в Средней Азии — к требованиям социалистической законности относились весьма вольно, соблюдая их только тогда, когда это было выгодно или когда за делом пристально наблюдали присланные из Москвы товарищи. В остальных же случаях… брала свое типично среднеазиатская жестокость, которая, как полковник теперь понимал — никуда не делась.

Начальник одного местного исправительного учреждения — вкупе с некими лицами из республиканского комитета Партии — устроил в своем исправительном учреждении пыточные камеры. Сотрудники милиции — так же грубо попирая социалистическую законность — привозили к нему людей, виновных в том, что чем-то вызвали гнев местных баев. Он, заведомо зная об отсутствии приговора на этих людей — а начальник ИК первым делом должен был потребовать приговор на осужденного, принимая его — тем не менее, принимал этих людей, сажал в камеры к уголовникам, там они подвергались избиениям, изнасилованиям, издевательствам. Установлено два случая, когда посаженные таким образом люди скончались от пыток и избиений. Применялась так же такая мера наказания, как намеренное заражение человека туберкулезом, для чего существовала специальная камера с туберкулезными больными. Особой следственной группой КГБ СССР были добыты достаточные доказательства, начальник колонии был отстранен от занимаемой должности и предан суду, прокурор потребовал смертной казни — но исхода дела Попов не знал. Это, конечно был крайний случай, а не крайние… избиения, даже изнасилования применялись в отношении задержанных довольно часто. И в хлопководческих хозяйствах… но при этом, когда группе из КГБ пришлось пройти по некоторым делам из так называемого «Рашидовского» дела — выяснилось, что большинство жалоб осужденных по делу, что признания у них выбивали силой — справедливы! Оказывается, действительно в чем-то виновных задержанных — вызывали и требовали взять на себя и то, что они не совершали, при отказе избивали, даже пытали. Виновны же задержанные часто были в банальных вещах — мелкие взятки, использование служебного положения в корыстных целях, избиение подозреваемых. Попов не успел докрутить до конца — бросили на Афганистан. И вот там то — он узнал, что такое настоящие пытки. Просто — в арсенале афганских органов правопорядка практически ничего больше и не было, криминалистика была в самом зачаточном состоянии, большинство сотрудников хорошо если несколько классов образования имеют и хоть какие-то курсы переподготовки прошли. И он, мушавер — вместо того, чтобы удерживать своих подсоветных, спокойно на это смотрел, а заодно пытался разобраться в том, что происходило в Афганистане в последнее время… что там вообще творилось, точнее даже — творили. Возможно, за это, за неучастие — и наказание ему…