Не исключено, что ему скоро придется коротать свои дни в изгнании, в каком-нибудь «Богом забытом» уголке дикой Сибири. Причем ссылка – далеко не самое страшное, что могло грозить. Не исключался и «белый камень» (надгробие). Граф со смирением, не ропща, принял свою участь, так как давно уже любил Марию и ради нее готов ко всему.

Летом 1854 года в уединенном селе Петербургской губернии Гостилицах – в церкви родового имения ближайшей приятельницы Великой княгини Татьяны Борисовны Потемкиной (1801–1869) – состоялось обручение, а 4 ноября того же года Царская дочь пред алтарем соединила свою жизнь с графом Строгановым. Свидетелем по чину бракосочетания были: князь Василий Андреевич Долгоруков (1804–1868) и граф Михаил Юрьевич Виельегорский (1787–1856).

Первый состоял военным министром, и раскрытие его участия в церемонии неминуемо бы привело к крушению всей служебной карьеры. Но за сестру так просил брат-наследник Великий князь Александр Николаевич, что князь, питавший к Цесаревичу огромную симпатию, не устоял.

Второй же свидетель, Михаил Юрьевич Виельегорский, доводился старшим братом управляющему двором Великой княгини Матвею Юрьевичу, и первоначально Мария Николаевна к своему управляющему с деликатной просьбой и обратилась. Но граф испугался и предложил пригласить на эту роль своего брата, известного столичного «любителя муз», композитора и скрипача-любителя (по определению композитора Шумана «гениальнейшего из дилетантов»). Михаил Юрьевич слыл человеком рассеянным, «немножечко не от мира сего», и Государь вряд ли подверг бы его тяжелому наказанию.

Брачная церемония проходила в домовой церкви Великой княгиня в самом центре Петербурга – в Мариинском дворце. Со священником тоже вышла вначале «закавыка». Духовник Марии Николаевны отказался. Сослался на то, что «не имеет права» совершать церковные церемонии без оповещения о том своего прямого начальственного иерарха – протопресвитера всех придворных церквей Василия Борисовича Бажанова (1800–1883). Пригласили опять сельского священника из Гостилиц. Тот не мудрствуя быстро сладил дело, вслед за тем сразу же подал в отставку, получив от молодоженов щедрое вознаграждение.

Помолвка и венчание Великой княгини держались в большой тайне. Хотя о ней было осведомлено немало людей, но никто не обмолвился и словом, прекрасно понимая, что царский гнев может настичь не только тех, кто организовывал противозаконное действие, но и тех, кто знал, но молчал. Царь так и ничего не узнал.

Трудно сказать, коль долго оставался бы под спудом тайный брак старшей дочери царя; рано или поздно, но история непременно бы стала достоянием гласности. Светский мир слишком мал и слишком прозрачен, а придворные не умели хранить секретов. Главные действующие лица и соучастники тайной брачной церемонии кто с ужасом, кто с обреченным безразличием ждали неминуемой развязки.

Лишь одна Мария Николаевна была свежа, бодра, демонстрируя неизменно хорошее настроение. Она добилась своего, была более чем умиротворена. Своего супруга уверяла, что «со временем все объяснит Папа́», не сомневаясь, что «сумеет убедить его» принять свершившееся. Через несколько месяцев развязка действительно наступила, но совсем не так, как опасались тайно обвенчанные. В свои неполных 59 лет покинул земные чертоги грозный Царь.

Николай I скончался вскоре после полудня 18 февраля 1855 года, лежа на походной железной кровати в небольшой комнате, «в одно окно», на первом этаже Зимнего Дворца, укрытый простой солдатской шинелью. Все случилось так быстро, так неожиданно, что многие долго не могли прийти в себя от настигшей их печальной вести. За две недели до того у него случилась простуда, которой Император не придал значения. Потом, вопреки врачебным предписаниям, дважды отправлялся на полковые смотры гвардейских частей, находился на морозе и ветру по нескольку часов.

Легкое простудное заболевание перешло в пневмонию. К 16 февраля положение стало очень тяжелым, а через день – безнадежным. Вечером 17-го Царь прямо спросил лейб-медика Мартина Мандта (1800–1858): «Сколько осталось?» В ответ услышал: «Ваше Величество, Вы имеете перед собой только несколько часов». После заключения-приговора Царь сохранил удивительное самообладание, стал готовиться в дальнюю дорогу.

Страдания с каждым часом усиливались, но сознание не покидало умирающего. Отдавал последние распоряжения ровным и ясным голосом: позвал гренадеров и сановников для прощания, продиктовал депешу в Москву, в которой сообщал, что умирает, и прощался со своей старой столицей. Ушло высочайшее послание в Севастополь, где говорилось о том, что Царь будет молиться за доблестных защитников, отправилась депеша и в Берлин к Прусскому Королю. Царь просил Кайзера никогда не изменять союзу с Россией.

В ночь с 17 на 18 февраля 1855 года в Зимнем Дворце почти никто не спал. Императрица Александра Федоровна плакала почти не переставая и совсем обессилела. Ближе к утру она прилегла в соседней комнате на кушетке, но еще было темно, когда ее позвали к супругу.

Царь причащался Святых Тайн и твердым голосом прочитал молитву «Верую, Господи, и исповедую». Вся Императорская Семья теснилась вокруг кровати, почти у всех заплаканные лица. Умирающий с каждым из родни попрощался за руку, благословил всех и в конце сказал: «Напоминаю вам о том, о чем я так часто просил вас в жизни: оставайтесь дружны».

В этот момент Императрица упала на колени, обхватила царя-супруга руками и, обливаясь слезами, воскликнула: «Оставь меня подле себя. Боже! Отчего я не могу умереть вместе с тобою!» – «Не греши, – ответил слабнувшим голосом Император, – ты должна сохранить себя ради детей, отныне ты будешь для них центром. Ты должна жить для них», – вымолвил Царь, обведя взглядом детей.

Затем обратился к сыну-наследнику со словами напутствия, которые Александр II помнил всю жизнь: «Ты знаешь, что все мои попечения, все усилия стремились к благу России, я хотел продолжать трудиться так, чтобы оставить тебе государство благоустроенное, огражденное безопасностью извне, совершенно спокойное и счастливое, но ты видишь, в какое время и при каких обстоятельствах я умираю. Видно, так угодно Богу. Тяжело тебе будет».

Цесаревич, рыдая, вымолвил, что надеется, что батюшка «там будет молиться Ему о России, о нас всех». Твердым, но уже прерывающимся голосом Царь ответил: «Да, я всегда молился Ему за Россию и за всех вас, буду молиться и там. Вы же останьтесь навсегда, как было доселе, в тесном союзе любви семейной». Осенил всех крестным знамением и попросил оставить его одного.

После того Николай I впал в забытье. Как только сознание воротилось, выказал новый пример великого мужества, отдав последние приказания. Сам назначил место в Зимнем дворце, где должны быть выставлены для прощания его останки, и указал место для могилы в Петропавловском соборе. Еще насчет одного распорядился: чтобы погребение было совершено с возможно большей скромностью, без пышного катафалка, без «всяких великолепных в зале и церкви убранств».