Эту «версию» внимательно изучала одна из самых замечательных женщин своей эпохи, ближайшая приятельница А.С. Пушкина, П.А. Вяземского, В.А. Жуковского все та же Александра Осиповна Россет (Смирнова). Ничего конкретного не установила. По ее наблюдениям, Царь «в 9-м часу после гулянья пьет кофе, потом в 10-м сходит к императрице, там занимается, в час или в 1 ½ опять навещает ее, всех детей, больших и малых, и гуляет. В 4 часа садиться кушать, в 6-ть гуляет, в 7 пьет чай со всей семьей, опять занимается, в десятого половина сходит в собрание, ужинает, гуляет в 11-ть. Около двенадцати ложиться почивать. Почивает с императрицей в одной постели».

Будучи в интимных и придворных делах женщиной весьма сведущей, Смирнова-Россет справедливо задавалась вопросом: «Когда же Царь бывает у фрейлины Нелидовой?» Никто того в точности не знал, но петербургское светское мнение поколеблено не было.

Император же неизменно окружал свою супругу вниманием и заботой, которые с годами даже стали еще более нежными. Александра Федоровна же просто обожала мужа и хотя до нее доходили слухи о каких-то сторонних «увлечениях» его, но никогда не придавала им серьезного значения. Она знала, что Николай не способен лицемерить. Он порой сам рассказывал ей о том, как ему понравилась та или иная «милая особа». О том, что ему симпатична Нелидова, Царица так же узнала от супруга. Императрица не сомневалась, что у ее Ники все эти «увлечения» лишь от любви к красоте вообще, только «отрада глазу» и не более.

Если роман Императора с Нелидовой так и остался неразгаданной шарадой, а вся эта история походила на придворную легенду, то другое династическое событие того периода было уже вполне реальным. Оно разворачивалась в последние месяцы царствования Николая I, и в центре его оказалась любимая дочь Царя, президент Императорской Академии Художеств, председатель «Общества поощрения художников» Великая княгиня Мария Николаевна.

Оплакав и похоронив в ноябре 1852 года своего преждевременно скончавшегося супруга Максимилиана Лейхтенбергского (ему только исполнилось 35 лет), дочь Царя погрузилась в меланхолию. Но довольно скоро княгиня-герцогиня воспрянула духом и опять стала появляться на публике, принимать у себя и с присущей ей энергией заниматься делами Академии Художеств.

Казалось, что время залечило душевные раны вдовы, что герцогиня Лейхтенбергская теперь лишь лицо общественное, что ее женские заботы – только воспитание дочери и четырех сыновей. Однако не только «лучший лекарь» – время сыграло свою роль. Была и еще одна причина, преобразившая Марию Николаевну. Она полюбила. Ее возлюбленным стал представитель славного рода купцов и дворян, меценатов и благотворителей граф Григорий Александрович Строганов (1824–1879).

Свои близкие отношения дочь царя и молодой граф держали в тайне. Однако Мария Николаевна, отличавшая решительным характером и христианским благочестием, не хотела уподобляться какой-нибудь «даме полусвета» и проводить ночи с мужчиной без церковного благословения. Она для этого была слишком горда и самолюбива.

У Великой княгини возникло намерение обвенчаться. Формально, после истечения годичного траура по скончавшемуся супругу, на то она имела право. Все могло бы быть именно так, если бы не одно обстоятельство: она – Царская дочь. Требовалось согласие отца. Но чтобы его получить – о том не могло быть и речи!

Николай I всю жизнь старался придерживаться убеждения, которое стремился внедрить и в умы подчиненных: государственные законы надлежит выполнять неукоснительно. Уклоняющихся должна настигать кара. Это касалось всех подданных, но в особой степени родственников. Они на самом верху, на виду; здесь особый счет. Этому правилу учил детей сызмальства. И в своем завещании заклинал отпрысков «любить и чтить своего Государя от всей души, служить Ему верно, неутомимо, до последней капли крови, до последнего издыхания, и помнить, что Им надлежит примером быть другим верноподданным, из которых они первые».

Все дети Николая I знали, как он возмущался скандальной женитьбой брата Константина. Тот переступил закон, нарушил правило, и вот результат: волнения в Петербурге.

И другая история еще была свежа в памяти. В 1851 году брат Цесаревны Марии Александровны принц Александр Гессенский обвенчался с графиней Юлией фон Гауке. Двадцативосьмилетний принц происходил из рода владетельных правителей (сын Великого Гессенского герцога Людвига II), а его двадцатишестилетняя жена «к избранным мира сего не принадлежала». Она была дочерью Маврикия Гауке, генерала, родом венгра, сына цирюльника, получившего на русской службе дворянство и генеральский чин и погибшего во время польского восстания 1830 года.

Казалось бы, женитьба принца Гессенского не имеет касательства до русских дел. Император Николай I так не считал. Александр – Царский родственник, и здесь все имело значение. Император чрезвычайно разгневался и самим фактом, и тем, что его даже не сочти нужным заблаговременно оповестить. Он узнал о том лишь после того, как 14 октября 1851 года в австрийском городе Бреславле состоялось венчание. Через две недели Александру Гессенскому, состоявшему на русской военной службе, сообщили Царскую волю: ему на год запрещено возвращаться в Россию, а его супруге – навсегда.

Император Николай Павлович всегда воспринимал морганатические браки чуть ли не как личное оскорбление. Трудно даже было вообразить, какой бы гнев вызвало известие о намерении дочери Марии. То, что она – любимица, ничего не меняло. Отец не делал никаких скидок в своих требованиях для детей. Сердечные увлечения дочери никакой роли не играли. Все личное всегда должно оставаться на потом. Главное же – долг.

Мария Николаевна за свою жизнь так измучилась «царскородным служением»: вышла замуж, не испытывая к своему супругу сильного влечения, которое и потом не появилось. Сын пасынка Наполеона герцог Лейхтенбергский был такой сухой, напыщенный, да к тому же и хворал постоянно. Великая княгиня могла бы на пальцах перечесть светлые моменты их супружества.

Когда встретила графа Строганова, то лишь тогда поняла, что значит любить, узнала, что значит быть любимой. Граф – образованный, учтивый, тонкий ценитель красоты. И дочь Царя, тридцатипятилетняя вдова, трепетала при встрече с ним, как какая-нибудь несмышленая провинциальная барышня, встретившая наяву свою заветную мечту – героя модного французского романа из жизни средневековых рыцарей. Граф Григорий Александрович и стал ее рыцарем.

Их связь началась еще при жизни герцога Лейхтенбергского, а после смерти супруга Великая княгиня уже не представляла себе жизни без «Жоржа». Позже ее наперсница и задушевная подруга Татьяна Потемкина на упреки в «недостойном попустительстве» этому браку говорила, что «темперамент Марии Николаевны не позволяет ей обходиться без мужа, не впадая в грех».

Так или иначе, но Царская дочь приняла решение, которому возлюбленный не смел перечить, хотя понимал, что рискует очень многим.