– Потому что, по-моему, Динс не сумасшедший. Я рассматриваю его случай как явное заболевание микседемой.

Снодди выглядел так, словно с ним вот-вот случится припадок. Затем он уразумел происходящее.

– Боже милостивый! Вы смеете мне возражать? Разве я не осматривал этого человека? Он сумасшедший – орущий буйный сумасшедший.

Хислоп понизил голос:

– Я так не считаю. По моему мнению, Динс болен умом только потому, что болен телом. Было бы преступно отправлять его в психушку, пока мы не проведем полный курс лечения вытяжкой из щитовидной железы.

– Преступник! – взвился Снодди. – Ах ты, наглый щенок! Ты и твоя вытяжка! И ты смеешь учить меня?!

– Я здесь не для того, чтобы учить вас, доктор Снодди, – сказал Хислоп. Он был бледен, но голос его звучал ровно. – Я просто заявляю, что отказываюсь подтверждать ваш диагноз по имеющимся у меня на то основаниям. А теперь, поскольку это ваш пациент, а не мой, мне здесь больше нечего делать. Спокойной ночи.

Когда он открыл дверь, Снодди прокричал ему в спину:

– Ты со своей новомодной чепухой! Я тебя проучу! Я получу свидетельство на Динса без проблем. Я выставлю тебя на посмешище перед всем городом.

Хислоп ехал домой с каменным лицом. Как только они оказались у парадной двери Арден-Хауса, он бросил поводья Джейми, соскочил с двуколки и направился прямо наверх. Камерон был не один – к нему зашел поболтать Дэн Гиллеспи, писатель, что не смутило Хислопа, и он тут же выпалил:

– Я сделал это!

– Ты хочешь сказать, что подтвердил диагноз Алекса?

– Нет! Я страшно поссорился со Снодди!

Камерон насупил брови.

– Вот как это получилось, – поспешно сказал Хислоп и пустился в подробное описание произошедшего.

По мере того как Хислоп продолжал говорить, выражение лица Камерона становилось все более мягким. Не отрывая взгляда от своего ассистента, он время от времени кивал, а раз или два быстро задал вопрос. Наконец он сказал с чувством:

– Молодец, парень! Действительно молодец. По-моему, это блестящий диагноз.

– О какой такой щитовидной железе тут идет речь? – спросил Гиллеспи.

– Это просто железа, Дэн, которая расположена под твоим адамовым яблоком, – улыбнулся Камерон. – Пока она функционирует нормально, ты и не ведаешь о ее существовании. Но когда она перестает работать… – И он выразительно щелкнул пальцами.

Последовала пауза.

– Но, значит, у вас нет лекарства? – спросил Гиллеспи.

– У нас есть лекарство, – ответил Камерон. – Экстракт из этой железы, принимать внутрь, через рот. Это и будет лекарство для Алекса!

– Но как же Снодди? – усомнился Гиллеспи.

– Мой парень стоит тысячи таких Снодди, – строго сказал Камерон. – Позволь тебе напомнить, что и мне не нравится этот джентльмен. Я не вмешиваюсь, заметь. Ни в коем разе! Я даже на порог не ступлю в доме Динса. Но сейчас я собираюсь передать Хислопу это дело. И клянусь Богом, я прослежу, чтобы у него это хорошо получилось! – Он сбросил с себя плед. – Джанет! – крикнул он. – Джанет! Позови сюда Энни Динс. Пусть приедет как можно скорее! Пошли за ней двуколку.

Так и вышло, что Снодди отказался от этого случая, и Хислоп взял его на себя. Камерон, который ненавидел скандалы, предпочел бы держать ситуацию в тайне, но Снодди раззвонил на весь мир о полученном оскорблении. Энни Динс указала ему на дверь лишь за то, что он выполнил свой священный долг. Этот выскочка Хислоп был не лучше шарлатана. Он прикончит бедного Динса раньше, чем тот умрет собственной смертью. Эти фокусы Хислопа разве что самую малость не дотягивают до убийства.

Эта история стала предметом бурных городских сплетен. И многие считали, что со Снодди плохо обошлись. Действительно, по мере того как шло время, рос и настрой против молодого доктора Хислопа, то бишь скрытая ядовитая неприязнь. Он ничего не сообщал о лечении своего пациента, и это порождало слухи, что ему есть что скрывать.

Он чувствовал враждебность маленькой общины, но продолжал высоко держать голову и хранить мрачное молчание.

Даже с Камероном он молчал, не обращая внимания на вопросительные взгляды, которые тот время от времени бросал на него. Он один взял на себя всю ответственность.

А потом в ясный ноябрьский день он спросил Камерона, не может ли отлучиться на какой-то час.

Камерон кивнул:

– С какой целью?

– Хочу прогуляться по городу с одним своим другом, – ответил Хислоп и ушел, не сказав больше ни слова.

В тот же день, когда Камерон возился в саду, калитка распахнулась и на дорожке показались двое мужчин. Он выпрямился и смотрел, как они приближаются.

– Ну, – как ни в чем не бывало сказал Хислоп, – вот и ваш садовник вернулся.

Это был Алекс, прежний Алекс, худощавый и крепкий, со знакомой застенчивой улыбкой.

– Как поживаешь, парень? – спросил Камерон.

– Я в порядке, – смущенно сказал Алекс. – Только вот рука…

– Понимаете, Алексу пожали руку человек пятьсот, – невозмутимо пояснил Хислоп. – Пока мы шли по городу.

Затем к стоящим присоединился Джейми – от природы замкнутый и серьезный, тут он не мог сдержать неуемного ликования.

– Пятьсот! – воскликнул он, обратив к Камерону свое лицо, на котором были написаны волнение и восторг. – Да по-моему, больше пяти тысяч. Какой день! Я следовал за ними прямо от железной дороги по Хай-стрит, мимо перекрестка, вниз по Черч-стрит. Надо было видеть эту толпу – эти лица. На углу Колледж-стрит они наткнулись на Снодди. О, земля моих отцов! – завопил Джейми. – Вам стоило бы посмотреть, какой у него был вид! О, мой Создатель, Снодди чуть не упал замертво! – И Джейми загоготал.

– Иди, Джейми, – сказал Камерон, еле сдерживаясь, чтобы тоже не засмеяться. – Иди и скажи Джанет напоить Алекса чаем.

Когда они ушли, Камерон взял молодого доктора под руку.

Вот оно, подумал Хислоп. Это был момент – великий момент, когда Камерон должен был сказать ему похвальное слово.

Однако, пока они шли к дому, единственным, что сказал Камерон, было:

– Слава тебе господи, следующим летом у меня будет герань.

Но его голос прозвучал на редкость дружелюбно.

В этом рассказе нет ничего радостного! На самом деле это вовсе и не рассказ, а правда, мрачная, беспощадная правда, начинающаяся с приступов delirium trements[30] и заканчивающаяся… Ну, сами увидите, чем все закончится.

Речь идет о человеке, которого любил доктор Финлей Хислоп, о человеке по имени Мьюир – о Дэвиде Мьюире, магистре искусств Сент-Эндрюсского университета – ученом, поэте, пьянице, неудачнике, глупце…