держала выкидной нож.

Круз видел, как капля стекает с его лезвия.

– Должен. Уйти, – произнесла тень ржавым, скрипучим, грубым голосом. Каждое слово давалось ей с трудом и сопровождалось бульканьем, словно больной туберкулезом на смертном одре вслух читает разговорник иностранных слов.

Круз не двинулся с места. Спокойно. Пистолет побеждает нож точно так же, как камень побеждает ножницы.

Когда незнакомец сделал шаг вперед, Круз попятился. По руке все еще текла кровь. Черт!

На следующем шаге незнакомец попал в луч света. И по спине Круза пробежал ледяной холод, в голове загудело.

На него смотрели глаза. Больше двух. Все лицо чудовища было усеяно ими.

Во второй руке монстра блеснула опасная бритва. Круз узнал ее – именно такую бритву он видел в ванной квартиры 107, в пятнах засохшей крови. Другая рука сжимала костяную рукоятку выкидного ножа. Бритва издала влажный скользящий звук. Стало понятно, что ее лезвие вылезает не из рукава, а прямо из кожи. С металла стекали блестящие капли.

Куртка была изрезана спереди и завязана узлом. Из центра торчала детская ручка и придерживала края куртки.

Еще один шаг. Круз вскинул пистолет.

Теперь он мог рассмотреть освежеванную плоть лица. Гнойный, кровавый пазл. Кое-где проступали кости черепа. Чудовище улыбнулось ему.

Два из множества его глаз когда-то принадлежали Джонатану.

Двадцать семь

Медленно, но неумолимо, как мумия, Баш тащился в своем пикапе через метель в сторону перекрестка улиц Гаррисон и Кентмор. Снег засыпа́л ветровое стекло и прилипал к дворникам, словно демон, посланный злым волшебником, чтобы его задержать.

Не надо этого делать. У него же все хорошо. Не надо баламутить воду.

Цепь на шипованных передних шинах зацепилась за заднюю ось, и автомобиль полз очень медленно. Временами погода в Чикаго – просто отстой. И говно. Одновременно.

Баш вовсе не был счастлив как щенок. Обычно он не склонен к самоанализу, но последнюю пару дней занимался только им. Грязная волна смывала его светлое будущее прямо на глазах. Всю жизнь Баш с легкостью уговаривал людей совершать разные поступки. Он уговорил Джонатана переехать в Чикаго. И он же по-рационализаторски убедил приятеля в логичном и прекрасном плане по превращению себя в того, кого он ненавидел больше всего – в жопаря с золотой кредиткой в кармане. И Джонатан не дал ему по морде, а сказал: «Хорошо, друг мой. Главное, чтобы ты был счастлив».

Счастлив-хуяслив.

Кусок льда ударился о ветровое стекло и вознаградил упорство Баша паутиной трещин на защитной пленке. Пошло все к черту! Теперь шторм пуляется в него снарядами. Видимость на нуле. Словно едешь сквозь мыльную пену или белую мглу. С неба снег шел лавиной и погребал под собой все вокруг. А ветер раскачивал пикап из стороны в сторону, даже чуть не перевернул его на сугроб у дороги.

Баш ехал со скоростью не больше восьми километров в час, за снегоуборочной машиной – широким гусеничным трактором с низкой посадкой. Такие расчищают снег в Арктике. Его желтые мигалки отражались от ослепительно-белого снежного покрова. Трактор не двигался.

Когда Джонатан не сделал ничего, чтобы помешать приближающейся свадьбе Баша с Камелой, Баш испытал угрызения совести. Словно только что облапошил старого друга. Его доводы казались вполне убедительными – действительно, чего плохого в сытой и комфортной семейной жизни? Но у него было дурное предчувствие, характерное для преступника, который нашел дыру в законе и думает: «Ты же виновен как кот с птичкой в зубах, но тебе ничего не будет, потому что перед законом ты чист».

Через три дня Камела заговорила о том, сколько у них будет детей. Пора строить планы. Сколько миниатюрных Башей выдержит эта Вселенная? Она искренне пыталась скорректировать их отношения для общего блага. Но сейчас Баш видел предел ее стараний. У нее была четкая концепция желаемого результата, которую в последнее время она подкрепляла идеальным поведением. Но Баш понятия не имел, что она запланировала на самом деле.

Она управляла им, пусть это было и приятно. Баш же ненавидел, когда его дергали за ниточки.

Несомненно, Джонатан решил, что Баш его предал. Этому несчастному, одинокому сукиному сыну необходим друг. А Баш их последний совместный ужин потратил на жопарскую болтовню. Хороший друг этот Баш. Всегда думает только о себе.

И этим утром Джонатан не вышел на работу. За все выходные он ему ни разу не позвонил. Баш надеялся, что дело в сильной метели. Капра дал всем сотрудникам «Рапид О’Графикс» выходной и в офисе устроили утреннюю вечеринку. Баш ушел с нее рано и отправился на поиски Джонатана. Он соврал Камеле и договорился встретиться с ней у Капры. Камела не хотела, чтобы ее химическая завивка намокла от снега, поэтому особо не возражала.

Какая-то часть Баша воспринимала этот квест как своего рода очищение. Он хотел вытащить Джонатана в кофейню на улице Видвайн, устроить совместную кофеиновую медитацию. И поговорить. Сказать правду, для разнообразия.

Выхлопные трубы трактора выпускали облака белого дыма, но он по-прежнему не двигался, перегородив всю дорогу. Его не объехать. Слева вместо припаркованных машин Баш мог разглядеть только бесцветный меловой склон. Он где-то читал, что белый – это полное отсутствие цвета.

Он натянул капюшон, застегнулся и вылез из машины. Его ботинки на тридцать сантиметров провалились в снег. Двигаясь как водолаз в мутной воде, он обошел «тойоту» сзади и увидел верхнюю треть указателя, торчащую из сугроба. Потряс столб, чтобы отряхнуть снег, и убедился, что находится в одном квартале от Кенилворт Армс.

За рулем трактора никого не было. Он уперся в сугроб, совершенно пустой. Этой зимой происходили странные и безумные вещи. Водители муниципальных снегоуборочных машин работали по три смены подряд, и некоторые не выдерживали. Один водитель начал спихивать припаркованные машины в озеро Мичиган, чтобы убрать их с дороги. Другой всего неделю назад наехал на Порш с водителем внутри, превратив машину в кровавое месиво.

Баш отъехал назад, чтобы освободить дорогу трактору, если тот решит продолжить свой разрушительный путь задним ходом. Выключил CD-магнитолу, которая играла песню Hot Damn Tamale группы Velvet Elvis [69]. Баш надеялся, что «Бездонная чашка» будет открыта в такую погоду. А еще, что ветер не выбьет треснувшее ветровое стекло его пикапа.

Дверь, выходящая на Гаррисон-стрит, заперта или примерзла. Войти через нее невозможно. Он поплелся ко второй двери. Стекло в ней было выбито. Наверное, порыв ветра врезался в дверь и сделал свое дело. Сломанные сталактиты, упавшие с карниза крыши, торчали из сугроба, как вьетконговские мины-ловушки. Он нагнулся и пролез