ярости. А Роман бил яростно? Так?

# * *

— Что молчишь? Мало тебе криминалистической и судебно-медицинской экспертизы? А теперь сравни эти три рисунка.

—А что, рисунки как рисунки.

— На них нарисован маршрут от города до биохимзаво­да, где вы предложили Ахтаеву убить Мухачева и спрятать его тело. И вы оба с Дробовым набросали, как умели, этот маршрут. Бумажка она и есть бумажка. Можешь сказать, кому какая принадлежит?

— Могу. Это я рисовал, это Серега, у него похожее выш­ло. А этот рисунок я не знаю.

— Правильно, его рисовал следователь, когда проводил следственный эксперимент с Дробовым, он вычертил мар­шрут со слов Дробова.

— Ну и что?

— А теперь скажи, где мы нашли два рисунка, сделан­ные тобой и Серегой?

— Откуда мне знать. У Сереги дома?

— Нет, у Ахтаева. В квартире, которую они снимали в центре города с братом Вениамином. В мусорном ведре. Не очень, доложу я тебе, приятное это дело, в чужих отбро­сах, в дерьме возиться. Но такая у нас работа, пока такие как ты, Дробов, Ахтаевы, по земле ходят. Ничего, поры­лись, нашли рисунки, к делу подшили, руки вымыли... А вот у вас... сколько после убийства руки от крови ни отти­рай, на них снова кровь проступает.

Алиев машинально вытянул перед собой руки, с ужасом на них посмотрел, понял, что это очередная следовательс­кая «покупка», не понял, что метафора, вяло опустил руки вдоль туловища, прикрыл глаза.

Хреновато для него дела складывались. А главное, он никак не мог понять, есть ли выход, и если есть, то где он.

Вроде, насколько его соображаловка работала, надо признавать, что убили они вдвоем с Дробовым. Почерк Се­рега он помнил.

С другой стороны, если следователь не врал, то наука подтверждала: убивали втроем.

Может, сказать, что был третий? Ну, какой-нибудь быв­ший сокамерник, кент по Надвоицкой зоне, сходил с ними на «мокрое дело», и смылся из города. Имя? Да любое... Можно и одну кликуху назвать. Леха-«Керя», например. Было трое, говорите, так я вспомнил, что я в день убийства на вокзале случайно Леху-«Керю» встретил, уговорил его пойти на дело. Зачем пошел? А мы ему за это часы, которые с рук Мухи сняли, отдали. Он в тот же день выехал в Архан­гельск. Пусть там ищут.

— Подумал?

— Подумал: щас все расскажу, чистосердечно...

— Ага... А я твое чистосердечное на этот раз на магнито­фон запишу, чтоб тебе стыднее потом было слушать, что ты мне тут врал.

—Да я, гражданин следователь, как на духу.

— Погоди. Чтоб тебе лишнего не врать, давай-ка я тебя еще кое с какими документиками познакомлю.

— А что... давайте... такая у вас бумажная работа.

— Вот, смотри, протокол обыска в твоей квартире. Вот это место, читай, подтверждающее, что ты действительно ножом срезал веревку, натянутую над газовой плитой для сушки белья. Прочитал?

— А что? Дело нехитрое. Грамоте обучались.

— А теперь эту справку читай. Эксперты подтвержда­ют, что веревка, которой душили Мухачева, и те фраг­менты веревки, которые остались на гвоздях в кухне, иден­тичны.

— Это чего?

— Значит, одинаковые, то есть подтверждаются твои слова, что срезал веревку, что принес ее с собой на место убийства. Но...

— И что «но»?

— А то, что микрочастицы пота, обнаруженные экспер­тами на той веревке, которой душили Мухачева, принадле­жат не тебе, а Дробову. Значит...

— Значит, подтверждается, что и он участвовал в убий­стве?

— Во, соображать начинаешь; дальше больше, доказали мы с тобой, что вы с Дробовым точно убивали Мухачева.

—Так мы этого уже и не отрицаем... Я дал чистосердеч­ные, он тоже.

— Какие же это «чистосердечные», если ты брал все на себя одного, хотя убивали втроем, Дробов — на себя и на тебя все брал, а третьего-то и выгораживаете.

—Ладно, припер ты меня, начальник, к стенке. Колюсь. Пиши: «Я, Эдя Алиев, чистосердечно признаю, что нас было трое».

— Кто был третьим?

— Мой кент по Надвоицкой колонии. Случайно встре­тил его на вокзале в тот день. Показалось, что втро­ем надежнее. Позвал с собой. Серега не возражал. Тем бо­лее, что у моего кента тоже личная ненависть была против Клопа — он у него электробритву в колонии спер из тум­бочки. Ну, значит, пошли на дело...

— Ты мне «романы» не пой тут. Короче. Он из непри­язненных отношений с Мухачевым пошел или из ко­рыстных?

— Имеет значение?

— Имеет.

— И — из корыстных: мы с Серегой обещали ему отдать часы Мухины.

— Какой марки, не помнишь?

— Помню. Марки «Заря» (кварц с браслетом)...

— Это вот не эти ли часы, № 756916?

— О, кажись эти! — растерялся Алиев. — Вы что же, за­держали моего кента?

— Мы задержали его, твоего кента, только вот накладка вышла, в одной колонии с ним ты никогда не сидел. Мы его в колонии и нашли. Он там отбывал срок за неза­конное хранение и ношение оружия. Вот с его руки мы там и сняли эти часики. Мать Мухачева их тоже однозначно признала, — даже царапины на оборотной стороне указа­ла, не глядя.

— Значит, совпадает мое показание с натурой? — нагло спросил Алиев.

— Не, Эдя, не совпадает. Часики-то мы с руки Романа Ахтаева сняли. Он и был третьим?

— Не... Часы, я, значит, перепутал, эти Серега, видно, я запамятовал, подарил Роману. Они в корешах.

— А какие же часы достались твоему кенту из Архан­гельска?

— А может, эти... желтого металла, на кожаном ре­мешке?

— Нет, Эдя, эти часы сняты братьями Ахтаевыми и Дро­бовым с руки убитого ими Кордина. Значит, признаешь, что и ты в том убийстве участвовал?

— Мне лишнего не надо. Так и до «вышки» насобираете мне статей.

— Насобираю, если правду не начнешь говорить. Лад­но, чтобы не мучился, дам тебе еще один шанс на «чисто­сердечное». Послушай.

И Михаил включил магнитофон.

Из магнитофона полилась, как ни странно, довольно складная речь Сереги Дробова... Тихим, с хрипотцой голо­сом он рассказывал, как Алиев предложил, и они втроем — Алиев, он, Дробов, и Роман Ахтаев — осуществили убий­ство Мухачева в районе биохимзавода. Чем купили Дробо­ва, чем его на испуг взяли, чем к стенке приперли, этого

Алиев не знал и узнать уже не мог. Но то, что это был точно голос Сереги, и что он первым сдавал «пахана», это было реально, как в морге. И запираться больше не было смысла.

В ушах его еще звучал голос Дробова:

— «По протоколу обыска признаю... найденные у меня связки ключей, подошедшие к проходящим по делу ав­томобилями «Москвич», «Жигули» и три «Волги», дейст­вительно оставлены мной в качестве трофеев, автомо­били были нами взяты и проданы на Кавказ, а водители убиты».