– Да, – пробормотала леди Милдред. – Вы не будете возражать, дорогой Родерик, если я пойду? Видите ли, мне все равно никогда этого не понять, и я очень устала. Мне кажется, скорбь одна из самых утомительных эмоций, не так ли? Трой, дорогая, вы ведь присмотрите за бедным Родериком, хорошо? Дональд вернется поздно, и я не знаю, где он.

– Думаю, он повез домой Бриджет, – сказал Аллейн, открывая перед Милдред дверь. – Эвелин и ее мужу хотелось побыть одним, а в приемной оказался Дональд, готовый помочь.

– По-моему, он очень привязан к ней, – сказала Милдред, задерживаясь у двери и глядя на Аллейна полными слез глазами. – Она славная девочка, Родерик?

– Очень славная. Думаю, она присмотрит за ним. Спокойной ночи, Милдред.

– Спокойной ночи.

Аллейн закрыл за ней дверь и повернулся к Трой.

– Можно, я задержусь еще ненадолго?

– Да, сделайте одолжение. Я хочу услышать конец. – Трой искоса посмотрела на него. – Каким наметанным должен быть ваш глаз! Заметить крупинки чистящего порошка на гравировке портсигара – что может быть поразительнее? А что еще вы заметили?

– Я заметил, что хотя ваши глаза серого цвета, в них есть маленькие зеленые крапинки, а радужная оболочка обведена черным. Я заметил, что, когда вы улыбаетесь, ваше лицо становится асимметричным. Я заметил, что безымянный палец на вашей левой руке чуть испачкан киноварью с внутренней стороны, там, где его должно закрывать кольцо; из этого, мисс Трой, я делаю вывод, что вы пишете маслом и не так гордитесь своими прелестными пальчиками, как должны бы.

– Пожалуйста, расскажите мне, чем закончилось ваше дело.

– Куда охотнее я рассказал бы о вашем деле. С момента нашей сегодняшней встречи, в те немногие свободные минуты, что я мог ему уделить, я изучил его всесторонне и принял решение получить ордер на ваш арест. Обвинение: препятствование сотруднику полиции в исполнении его служебных обязанностей.

– Оставьте вы свою чертову игривость.

– Хорошо. На чем я остановился?

– Вы остановились на третьей улике против Дэвидсона.

– Да. Третий пункт состоял в способе совершения убийства. Думаю, Банчи не стал бы возражать, если бы узнал, что, даже описывая его смерть, я думал о женщине, с которой говорю. А вы как считаете? Он был очень умным и понимающим человеком, с нужной долей грубоватой иронии. Уверен, Банчи прекрасно понимал, как недолговечен первый острый приступ скорби. Если бы только люди соглашались в этом признаться. Что ж, Трой, тот, кто его убил, знал, что задушить человека, в сущности, довольно легко, а я полагал, что не всякий обладает таким знанием. Единственным признаком насилия на теле был небольшой шрам – след, оставленный портсигаром. Врачу следовало знать, что усилие потребуется совсем небольшое, а врач, пользовавший Банчи, должен был знать, каким хорошим союзником убийцы станет слабое сердце жертвы. Дэвидсон рассказал мне о состоянии его сердца, понимая: я все равно дознаюсь, что он осматривал Банчи. В нашей беседе он владел собой просто великолепно, этот милейший сэр Дэниэл. Он умен как черт. Сегодня мы обыскиваем его дом, Фокс уже отправился. Но думаю, мы ничего там не найдем, кроме, быть может, рокового портсигара. У меня больше надежд на письменный стол Димитри. До него я вчера не смог добраться.

– А что с плащом и шляпой?

– Это подводит нас к любопытному эпизоду. Мы ищем плащ и шляпу с четырех утра вчерашнего дня, но так и не нашли их. Мы приняли все обычные в таких случаях меры – обшарили мусорные ящики и так далее, а также известили отделения почтово-посылочной службы. Сегодня днем мы услышали о посылке, которую кто-то оставил вчера в час пик в одном из отделений. Она была сверх меры обклеена двухпенсовыми марками и адресована куда-то в Китай. Адрес был написан печатными буквами, а это излюбленный прием нашего шантажиста. Увы, посылка уже ушла, но надеюсь, все же есть шанс, что мы отследим ее. Впрочем, довольно слабый. Ну а теперь ответьте-ка, умница моя, у кого вероятнее всего есть неограниченный запас двухпенсовых марок?

– У кого-то, кто выдает расписки?

– Будь я проклят, если вы не молодчина! Права, как всегда, сказала Герцогиня[54]. А кому раздавать расписки, как не сэру Дэниэлу, модному врачу? Кому, как не ему?

– Ну, например, Димитри.

– Увы, приходится признать, что вы и здесь совершенно правы, любимая. Но в приемной у Дэвидсона я видел несколько таких штук, которые, кажется, называются иллюстрированными брошюрами. В них призывалось жертвовать старую одежду для Центрально-Китайской медицинской миссии, где-то у черта на рогах. Теперь нам предстоит, моя дорогая Трой, раздобыть одну из таких брошюр и отправить запрос в Центрально-Китайскую миссию.

– Интересно, – пробормотала Трой.

– И мне интересно, не сомневайтесь. Был еще один момент, на который любезно пролил свет захлебывавшийся словами Димитри. Сегодня утром он послал своего слугу за газетой «Таймс». Узнав об этом, мы тоже взглянули на этот выпуск «Таймс». Там в колонке о розыске родных обнаружилось одно объявление. О нем я собирался рассказать, еще когда бедная Милдред боролась со сном. До чего мне нравится серьезный вид, с каким вы хмурите брови, когда слушаете меня. Так вот, объявление это звучало так: «Крошка, дорогая! Заботы ангельской лишен, я горюю, детка. Дедушка». Странное объявление, сочли мы. А также со свойственной нам гениальностью заметили, что начальные буквы слов складываются в следующее: «К.Д. Заляг. Д.Д.», то есть Дэниэл Дэвидсон велит Коломбо Димитри залечь на дно. И мистер Димитри признался в этой безыскусной уловке. Он сказал, что в случае чего-то беспрецедентного, неблагоприятного, непредвиденного Дэвидсону полагалось связаться с ним именно таким способом. Не слишком удачный ход, но сэр Дэниэл был ограничен во времени. Должно быть, он сочинил объявление сразу же по прибытии домой после той ночи. Еще вопросы?

– А что с Димитри и Уитерсом?

– Их отвели в комнату для регистрации арестованных, где надлежащим порядком предъявили обвинения. Одному – в вымогательстве путем шантажа, другому – в содержании игорного притона. Про игорный дом я расскажу как-нибудь в другой раз. Оба на редкость гнусные типы, но не будь Димитри таким гнусным типом, мы имели бы мало шансов запугать его и выудить всю правду о Дэвидсоне. Я поставил на эту карту – и, черт возьми, Трой, это действительно была азартная игра.

– Что, если бы Димитри хранил молчание, даже страшась ареста за убийство?

– Мы, так или иначе, арестовали бы его за шантаж, и пришлось бы усиленно разрабатывать Дэвидсона с имеющимися уликами. Но Димитри видел, что дело о шантаже у нас практически раскрыто. Он ничего не выиграл бы, покрывая Дэвидсона.

– Как вы считаете, он действительно знает, что убийство совершил Дэвидсон?

– Я думаю, выяснится, что Дэвидсон пытался предостеречь его, чтобы он не забирал сумочку Эвелин Каррадос именно на балу. Дэвидсон видел, что Банчи был рядом с Эвелин, когда Бриджет вернула ей сумочку в первый раз.