Вдруг согласная зашумела музыка. Один хор пел: «Отворите ворота вечные…» Поднялися ворота; повели гостей к тем обителям, о которых Давид: «Сколь возлюбленны селения твои…» Там особливым согласием пели хоры следующие. «Сколь красны дома твои, Иаков, и кущи твои, Израиль, которые водрузил Господь, а не человек». Сели странники у бессмертной трапезы; предложены ангельские хлебы, представлено вино новое, совершенный и единолетний ягненок, трехлетняя юница и коза и тот телец, которым Авраам потчевал всевожделенного своего троеличного гостя, голуби и горлицы, и манна – и все, касающееся обеда, о котором писано: «Блажен, кто съест обед…»

Однак во всех весельях гости были не веселы: тайная некая горесть сердца их угрызала. «Не бойтесь, любезные наши гости, – говорили блаженные граждане, – сие случается сюда всем, вновь пришедшим. На них должно исполнить сие божественное писание: „Шестижды от бесов избавит тебя, в седьмом же не коснется тебя зло“». Потом отведены были к самому царю. «Я прежде прошения вашего знаю ваши жалобы, – сказал царь мира, – в моих пределах нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания. Вы сами горесть сию занесли сюда из посторонних, языческих, враждебных моей земле, земель».

Потом велел их ангелам своим отвести во врачебный дом. Тут они, через целые шесть дней принимая рвотное, в седьмой день совершенно успокоились от всех болезней своих, а вместо горести на одном сердце написано было сие: «Да будет воля твоя»; на другом: «Праведен ты, Господи, и правы суды твои»; на третьем: «Веровал Авраам Богу…»; на четвертом: «Благословлю Господа на всякое время…»; на пятом: «О всем благодарите…»

В то время вся Вселенная, с несказанным весельем и согласием плещущая руками, воскликнула сию Исаину песнь: «И будет Бог твой с тобою присно, и насытишься, как желает душа твоя, и кости твои утучнеют и будут, как сад напоенный и как источник, ему же не оскудеет вода, и кости твои прозябнут, как трава, и разрастутся, и наследят роды родов». Сию песнь все до единого жители столь сладко и громко запели, что и в сем мире сердечное ухо мое слышит ее.

Афанасий. Знаю, куда говоришь. А какое рвотное лекарство принимали они?

Григорий. Спирт.

Афанасий. Как сей спирт зовется?

Григорий. Евхаристия.

Афанасий. Где же нам взять его?

Григорий. Бедняк! Доселе не знаешь, что царский врачебный дом есть святейшая Библия. Там аптека, там больница горняя и ангелы, а внутри тебя сам арихиатор[145]. В сию-то больничную горницу иерихонского несчастливца привозит человеколюбивый самарянин. В сем одном доме можешь сыскать врачевство и для искоренения сердца твоего ядовитых и мучительных неприятелей, о которых написано: «Враги человеку домашние его». Враги твои суть собственные твои мнения, воцарившиеся в сердце твоем и всеминутно оное мучащие, шепотники, клеветники и противники Божие, хулящие непрестанно владычное в мире управление и древнейшие законы обновить покушающиеся, сами себя во тьме и согласников своих вечно мучащие, видя, что правление природы во всем не по бесноватым их желаниям, ни по омраченным понятиям, но по высочайшим отца нашего советам вчера, и днесь, и вовеки свято продолжается. Сии-то неразумеюще хулят распоряжение кругов небесных, охуждают качество земель, порочат изваяние премудрой Божией десницы в зверях, деревьях, горах, реках и травах: ничем не довольны; по их несчастному и смешному понятию, не надобно в мире ни ночи, ни зимы, ни старости, ни труда, ни голоду, ни жажды, ни болезней, а паче всего смерти. К чему она? Ах, бедное наше знаньице и понятьице. Думаю, не хуже бы мы управляли машиною мирскою, как беззаконно воспитанный сын отческим домом. Откуда сии бесы вселились в сердца наши? Не легион ли их в нас? Но мы сами занесли сию началородную тьму с собою, родившись с нею.

Афанасий. Почему ты мнения называешь бесами?

Григорий. А как же их назовешь?

Афанасий. Я не знаю.

Григорий. Так я знаю! Бес эллинским языком называется δαιµóνιον.

Афанасий. Так что ж?

Григорий. То, что δαιµóνιον – значит знаньице или разуменьице, a δαίµων – знающий или разумеющий. Так прошу простить, что маленьким бескам отдал я фамилию великого беса.

Лонгин. Неграмотный Марко, – выслушайте басенку, – добрался до рая. Вышел Петр святой с ключами и, отворяя ему райские двери, спрашивает: «Учился ли ты священных языков?» «Никак», – отвечал простак. «Был ли в академиях?» – «Никогда, отче святой» – «Читал ли древних богословов книги?» – «Не читал: я аза в глаза не знаю» – «Кто ж тебя направил на путь мира?» – «Меня направили три регулки» – «Какие три регулки?» – «А вот они. 1-я сия: „Все то доброе, что определено и святым людям“, 2-я: „Все то невелико, что получают и беззаконники“, 3-я: „Чего себе не хочешь, другому не желай“. 1-я и 2-я – домашние, и я сам их надумал, а 3-я есть апостольский закон, для всех языков данный. 1-я родила во мне терпение Иова и благодарность; 2-я дарила свободою всех мирских вожделений; 3-я примирила меня со внутренним моим господином».[146]

Апостол, взглянув на него просвященным, как солнце, лицом, сказал: «О благословенная и благодарная душа! Войди в обитель Отца твоего Небесного и веселись вечно; мало ты кушал, а много сыт».

Яков. Не разум от книг, но книги от разума родились. Кто чистыми размышлениями в истине очистил свой разум, тот подобен рачительному хозяину, источник чистой воды живой в доме своем вырывшему, как написано: «Вода глубока – совет в сердце мужа. Сын, пей воды из твоих сосудов». В то время, немножко с книг откушав, может много пользоваться, как написано об осененном с небес Павле: «И приняв пищу, укрепился». Таков-то есть и сей Марко; он из числа посвящаемых Богу скотов, жвание отрыгающих. «Святи их во истине твоей…» Мало кушал, много жевал и из маленькой суммы или искры размножил пламень, Вселенную объемлющий. Не много ли мы его больше знаем? Сколько мы набросали в наш желудок священных слов? А какая польза? Только засорили. Ах, бедная ты жена кровоточивая со слабым желудком! Вот чего наделали вредные мокроты, змием апокалиптичным изблеванные, от которых Соломон сына своего отвлекает: «От чужих же источников да не пьешь».

Как же можно такому горьких вод исполненному сердцу вместить мир Божий – здравие, радование, жизнь душевную? Сыщем прежде внутри нас искру истины Божией, а она, осенив нашу тьму, пошлет нас к священным вод библейских Силоамам, до которых зовет пророк: «Умойтесь; отнимите лукавствие от душ ваших». Вот тебе рвотное! Не житие ли наше есть брань? Но со змииными ли мнениями нам нужно бороться? Не есть ли та Павлова благороднейшая баталия, о которой: «Не наша брань к плоти и крови…» Мнение и совет есть семя и начало. Сия глава гнездится в сердце. Что ж, если сия глава змиина? Если сие семя и царство злое? Какого мира надеяться в сердце от тирана: он, человекоубийца, искони наблюдает, стережет, любит и владеет тьмою.