– Ваше величество, я виноват и не пытаюсь преуменьшить свою вину. Дело в том, что на мою жизнь покушались. Я прибегнул ко лжи, поскольку не хотел, чтобы покушавшийся знал, где я и что со мной.

– Имя покушавшегося! – потребовал Людовик.

– Это… женщина.

– Мадам де Клермон?

– Да. Позвольте спросить, откуда вам это известно?

– Об этом знает весь двор. Вы думали, что сумеете сохранить ваши отношения в тайне? Я дам распоряжение удалить эту женщину со двора. Насколько мне известно, у нее есть дочь, которую тоже…

– Дочь – фрейлина ее высочества принцессы Генриетты, – перебил короля Маршаль. – Где она сейчас?

Король вопросительно посмотрел на Бонтана.

– Ваше величество, полагаю, они почти достигли Кале, – сказал первый камердинер.

Лицо Людовика помрачнело.

– Молите Бога, чтобы дочь оказалась непричастной к материнскому заговору.

– Ваше величество, осмелюсь просить вас не предпринимать поспешных действий, – сказал Фабьен. – Важно, чтобы мадам де Клермон пока оставалась при дворе и думала, будто мы ничего не знаем о ее делишках. У меня есть основания считать ее виновной сразу в нескольких преступлениях. Это подлог документов, подтверждающих ее дворянский титул. Это бесследное исчезновение моей помощницы Лорены. Мадам де Клермон пыталась отравить ваше величество. Она же отравила вашего врача Массона и, наконец, попыталась расправиться со мной. Точных доказательств у меня пока нет, но прошу вас, позвольте мне их найти.

Людовик кивнул.

– А что у вас с левым глазом? – спросил король.

– Он сбился с курса, ваше величество.

Беатриса сидела перед зеркалом, оттирая с лица румяна и пудру. Неожиданно раздавшийся стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Войдите, – сказала она, надеясь, что голос будет звучать уверенно.

Вошедший Фабьен наградил ее холодной улыбкой. Мозг Беатрисы лихорадочно работал, однако внешне она выглядела вполне спокойной.

– Господин Маршаль! Я… так за вас волновалась.

– Я тоже, – ответил Фабьен, плотно закрыв дверь.

Беатриса встала. Фабьен держал руки по швам. Под его плащом, застегнутым на все пуговицы, угадывались очертания мушкета. Один глаз Фабьена был вполне человеческим, второй – красным, как у дьявола.

– Куда вы сбежали? – спросила Беатриса. – Я хотела принести вам воды. Возвращаюсь, а вас и след простыл. Я целых два дня места себе не находила.

– Я только помню, что встал с… вашей постели и куда-то вышел. А дальше – полный провал в памяти. Где был, что делал – ничего не помню. К счастью, добрые люди нашли меня и привели к врачу. Я думал, что меня отравили. Но вы оказались правы: я действительно съел что-то несвежее.

– Слава богу, что все обошлось…

Беатриса чувствовала, как тает ее смелость. Похоже, Фабьен это заметил, и ее замешательство было ему приятно.

– А после выздоровления мне понадобилось срочно отправиться в Париж по приказу его величества. Я только что вернулся и зашел за своими сапогами.

– Конечно. Они вас ждут. Сейчас принесу.

Беатриса скользнула за ширму, разделявшую комнату, подхватила сапоги Фабьена, а заодно и нож, лежавший на столе. Нож она спрятала за спиной, заткнув за пояс.

– Я велела их почистить, – сказала она.

Фабьен протянул руку за сапогами, и на какое-то мгновение Беатриса увидела в его здоровом глазу вспышку необузданной страсти. Что могло означать любовную ярость или… смерть.

– Я очень рада, что вы поправились, – сказала Беатриса.

– Больше не смею вам мешать.

Слегка поклонившись, Фабьен ушел. У Беатрисы дрожали руки и подкашивались ноги.

Сидя в горячей воде, Филипп наконец начал успокаиваться. Он сидел с закрытыми глазами, пока служанка намыливала его плечи. Идиллию прервал внезапный приход брата. Людовик велел служанке покинуть комнату.

Филипп даже не повернулся. Он смотрел на стену, где застыла тень Людовика.

– Генриетта может не вернуться, – сказал Филипп.

– Она вернется. Я это знаю. Я ей верю.

– Насколько легче и проще стала бы жизнь Генриетты, если бы она навсегда покинула этот сумасшедший дом, где двое братьев постоянно готовы вцепиться друг другу в глотку. Ты хоть представляешь, в какое ужасное место превращается Версаль?

– Надеюсь, ты мне расскажешь, – усмехнулся Людовик.

– Твой «дворец мечты» становится притоном, где процветают заговоры, вероломство, обман и разврат. Я ничего не пропустил?

Людовик обошел вокруг ванны. Ему нужно было видеть лицо брата.

– Вот об этом я пришел с тобой поговорить. Ты сердит на меня за то, что я отправил твою жену в Англию. Ты злишься, что теперь у нее есть цель в жизни, а у тебя – нет. Вот я и хочу исправить положение.

– Серьезно? И какую же цель ты для меня придумал?

– Этикет.

– Этикет? – недовольно переспросил Филипп.

– Придворная знать ведет себя так, будто дворец – их собственный дом. Они не умеют говорить ни с членами королевской фамилии, ни между собой. Они не умеют красиво и с достоинством есть. Словом, они плохо себе представляют, чтó значит находиться в Версале. Дальше так продолжаться не может. Я хочу, чтобы каждый человек знал свое место и положение. Я хочу, чтобы каждый день превратился из хаотичного времяпрепровождения в упорядоченное, расписанное по минутам. Отныне каждый придворный должен подчиняться правилам, обязательным для всех.

– В том числе и для короля?

– Прежде всего для короля. А кто лучше сможет следить за королем и напоминать ему о правилах, чем его брат?

Филипп встал, отряхиваясь:

– Неужели ты не можешь поручить мне дело, которое приумножит славу и репутацию Франции?

– Я только что поручил тебе такое дело, – ответил Людовик.

Слова короля о наплевательском отношении к этикету не были преувеличением. Салон, куда вошел Людовик, гудел и гремел, как провинциальная таверна. Придворные шумно разговаривали, пили, играли в азартные игры, громко хохотали, хлопая друг друга по плечу, – словом, вели себя будто подгулявшие крестьяне или ремесленники. Король брел по залу, разыскивая Рогана. Кокетливо улыбаясь, к нему подошла мадам де Монтеспан, но он даже не остановился. Те, кто еще был сравнительно трезв, кланялись, когда государь проходил мимо. Остальные находились в пьяном ступоре и вряд ли сейчас могли отличить короля от слуги.

– Где Роган? – спросил Людовик.

Ему никто не ответил.

– Я спрашиваю, где Роган?! – теперь уже прокричал король.

– За спиною вашего величества.