всего с ней… Ас… И вот: её больше нет. Она спала тогда очень много и не ела ничего, и умерла. Это было четвёртого августа прошлого года. Зачем жить, если всё равно умрёшь?

— Полагаю, чтобы оставить после себя какой-то след, желательно хороший, так будет лучше многим, а не только тебе одному.

— Жизнь дрянь.

Покачивались из стороны в сторону лютики возле могилы. Гранит заляпан грязью. Священнослужитель нарочно пытался не смотреть на часы, но они предательски приковывали к себе внимание.

— У тебя что-то очень пошло не так?

— Я не знаю, мне просто плохо.

— У тебя ничего не болит?

— Только голова, а физически я здоров.

— Не в порядке ты, но очень сложно сказать, что с тобой, и как помочь, может стесняешься чего-то и сам того стыдишься, никому не рассказывая.

Тот в ответ промолчал, но этим и выдал правдивость догадки.

— Можешь не говорить, что именно, скажи, ты себя виноватым чувствуешь?

— Как это?

— Вину за происшедшее или происходящее, за материнскую скорбь, за своё состояние такое, чувствуешь вины печать на себе?

— Нет, не знаю. Я не виноват.

— Но кто-то же или что-то виновато, особенно, если у тебя не болезнь физическая.

— Мир виноват.

В этих словах отец Сергий опять заподозрил хождение по кругу.

— А можешь ты допустить возможность, не обязан, конечно, чтобы простить это миру?

— Нет, я не понимаю ничего. — плакал мальчонка.

Окольные вопросы не помогали и нужно было спешить, поэтому отец Сергий спросил прямо:

— Скажи, Илья, сильно ли тебе так не хочется жить, что ты готов её преждевременно закончить?

Он опять не ответил, и было ясно, что это означало.

— Ты чувствуешь, что неоткуда не получишь помощи?

— Да. Мы сменили пять специалистов, я не могу с ними работать, я хочу плакать всё время, выхода нет, этот мир не изменить.

— Так, как ты хочешь, наверное, не изменишь, но повлиять можешь, хотя бы на свою жизнь.

— Не верю я не во что, ничего не выйдет.

— Без веры ты уже погибаешь, человеку надо во что-то верить: в Бога, в науку, в себя, в кого-то ещё. Это как аксиомы в математике. Люди верят в то, что может им помочь. Я даже знаешь почему через Бога говорю? Так проще людям помочь.

— Что же мне поможет?

— Даже в самый отчаянные моменты у тебя может быть вера и надежда, что прекратиться сие зло и небо просияет. Видишь, тебе трудно без Бога найти помощь на этой земле, но он видит твои страдания и посылает тебе ангела, который пытается тебе помочь, но мы часто его не слышим. Ты не веришь, наверное, мне, что они бывают, но случалось ли тебе замечать в своей голове такие проблески, будто кто-то шепчет со стороны, как тебе поступить, а ты не слушаешь это, думаешь и поступаешь по-своему. Ты их можешь никогда и не увидеть. Возможно, в науке это как-то по-другому называется, если объяснено это вообще.

Илья плакал, закрывши лицо ладонями, наклонившись вперёд к кладбищу. Отцу Сергию почему-то он напомнил плачущего ангела-подростка из социальной рекламы.

— Я не слышу их. — коротко ответил он.

— Я, точно как и ты не слышал их. Был убеждён, что чепуха это всё. И знаешь, произошло не то что бы и чудо, а какое-то странное стечение обстоятельств, кажется, ничего сверхъестественного не было, но чувствуешь, что будто кто-то руку приложил. Бог знал, что я в него не верил, но он послал мне помощь, её очень трудно понять — эту помощь; он разыграл это как по нотам, но предоставил выбор мне. Тем, кто в это не верит, как и я в своё время тоже не верил, сложнее конечно увидеть эту незримую силу, но она есть, и была. Можешь называть её не ангелами и не божественным вмешательством, оно внутри, внутри тебя. Без тебя и твоего существования в ангеле не будет особого смысла. Если ты будешь желать, чтобы тебе помогли, то шанс услышать этого ангела увеличивается. Я не хочу показаться в твоих глазах очередным чудаком, пытающимся помочь, но не могущим это сделать. Я не хочу, чтобы ты плакал, давай вместе попробуем держаться.

— Я не могу.

— Не переживай, оставь сейчас мирское, оставь пока что. Тебе нужно утешить душу, чтобы затем удержать тело. Давай твоя мама свяжется со мной, и ты придёшь ко мне, или мы свяжемся через видеосвязь. Только мне нужно от тебя всего одно задание, трудное и очень ответственное — это прожить до дня нашей встречи, через боль, через мрак, через ужасы. Ты можешь пообещать мне, что постараешься с собой ничего не сделать, Илья? Мы не бросим тебя, даже если грех на тебе большой, Господь всё прощает искренне кающемуся. Не конец это, Илья, это не будет концом. Мама как за тебя переживает. А за что чувствуешь хватит силы — берись, на что нет — оставь, тебя никто не неволит, Бог наградил тебя свободой выбора, ты в праве решать свою жизнь. Пообещаешь, что ничего с собой не сделаешь? — и он приобнял плачущего за плечи.

Илья посмотрел исподлобья, пальцы тряслись, ладони, мокрые от слёз, распустились, как майские цветы, он долго-долго думал над ответом, его нельзя было торопить, это был, пожалуй, один из нелёгких выборов. И несмотря на весь соблазн прекратить страдания и боль, он выбрал жизнь. Он не до конца был потерян, даже самый отчаянный самоубийца в недрах содержит это желание надежды, но его глушит слепое движение, чтобы приглушить и закончить муки во что бы то ни стало. Он содрогнулся и с усилием выдавил из себя:

— Да! Я, я…

Отец Сергий приобнял его и сказал:

— Ну, полноте, полноте. Молодец, у тебя всё получится, если не ослабнешь духом. Я поговорю с твоей мамой, ходишь в школу?

— Нет.

— Это пока что правильно, не надо туда пока приходить. Уроки спрашивай, если боишься запустить, а коль нет, то и не надо. Если сможешь, коли время будет, нарисуй, каким ты представляешь себе эдем — сад райский, и ад. Сможешь?

— Попробую…

— Не обязательно как в библии, представь рай, а ад… — ты уже знаешь, наверное, как он выглядит, а теперь идём к матери, извини, что так мало, просто я немного тороплюсь по мирским делам, но это не значит, что твоя проблема мне не важна.

Оба встали, рука священнослужителя была на плече Ильи, так они дошли до бокового выхода со двора церкви.

— Как? — робко спросила женщина в алом платке.

— Позвоните мне, — он вытащил из кармана