Опять больно.

И боль не отпускала долго, а с ней тошнота и желание удавиться. Ей-богу, если бы Милдред могла встать с кровати, она бы повесилась. Но в первую неделю она и кружку воды удержать была не способна.

Это нормально.

Как выяснилось позже. Даже самое щадящее сканирование оставляет шрамы. И потому прибегают к нему лишь в особых случаях. Например, когда нужно показания заверить.

Хуже всего, что все оказалось бесполезно. Те крупицы ее дара, о которых Милдред и не знала, защитили ее. Но от боли не спасли.

Майкл перетек на корточки.

– А здесь блок треснул. И парень начал что-то вспоминать.

– Что?

– Очнется – спросишь. Возможно, скажет.

– А возможно, нет? – Луке подобный вариант пришелся не по нраву. Категорически.

– Возможно, что и нет, – Майкл медленно поднялся. – Этот блок распался, разрушая ткань разума, и мы удержали парня, но сохранилась ли память… и будет ли это вообще памятью? Разум человеческий – такая вот штука… интересная.

Интересная, спору нет.

Вот только откуда провинциальному магу, специализацией которого является поиск, знать о таких тонкостях? И не только знать, но и применять.

Майкл тряхнул головой:

– А вы знали, что шаманы айоха способны беседовать друг с другом на расстоянии? Что до нас дошли описания обряда, разделяющего душу и тело, когда последнее остается в мире материальном, а первая уходит в Земли Драконов? И там уже кого только не встречает… и не всегда она способна вернуться, да… Поэтому часто практикуют другой обряд, который называют возвращением души.

Взгляд Майкла слегка затуманился.

А ведь он устал.

И взмок весь. Короткие волосы слиплись, а ворот рубашки потемнел от пота. И дышит тяжело, натужно.

– Вам самому врач не нужен? – поинтересовалась Милдред.

– Нет, пройдет… здесь столько силы. Жаль, что кровь во мне не та, чтобы пользоваться ею сполна. У меня прабабушка была из айоха. Дочь шамана. Ее собирались принести в жертву. Драконам. Обычай тоже, да… а прадед спас. И даже женился. Он был магом. И дед. И мой отец тоже… только более слабым. Напряженность магического поля падает, и магов рождается с каждым годом все меньше. Да и те – лишь тени прошлого. Эта земля так и не приняла нас.

Он поднялся, но лишь затем, чтобы сесть на ступени и вытянуть ноги. С каким-то раздражением Майкл стянул ботинок, затем и второй, пошевелил пальцами и откинулся, почти вытянулся на ступенях.

– К слову, семьи чистой крови давно выродились… я проверял… и знаете, есть мысль найти себе жену там, в резервации, – он мотнул головой. – Я и денег поднакопил… магам неплохо платят.

Милдред обошла его.

Дом стоило бы обыскать. И его обыщут. Позже, когда Лука получит нужные бумаги. И наверняка что-то найдется, но сколько будет веры этой находке?

Впрочем, что-то подсказывало, что фарфор и серебро родом отсюда.

– Добрый день, – эта женщина тоже была частью дома. Во всяком случае, воспринималась она именно так. Строгий темный наряд. Волосы зачесаны гладко. Из украшений – нить жемчуга на шее. Жемчуг гладок, а шея покрыта узором морщин. – Не могу выразить, насколько я рада вашему появлению.

В руке она держала платок, который прикладывала к глазам.

– Я… пойду посмотрю, как парень, – сказала Милдред шепотом. И Лука кивнул. С женщиной он справится сам.

Его оценили.

Лука привык, что его постоянно оценивают и чаще всего признают примитивным, туповатым, но полезным в тонком деле игры на людях.

И эта женщина не стала исключением.

Взгляд ее скользнул, зацепился, отмечая и бритую его голову, и уродливые ломаные уши, и общую несуразность фигуры. Она едва заметно поморщилась, но затем вспомнила, что и уродам иногда нужно улыбаться. Вот так, слегка снисходительно, но в целом выражая дружелюбие.

– Вы должны меня выслушать, – она обошла сидящего мага, который, кажется, придремал, если вообще не отключился. Луку подмывало подойти и пнуть его, исключительно проверки ради, но он сдержался. А вот руку дамочке протянул.

Красный лак. Не слишком вяжется с траурным костюмом, как и чересчур яркая помада.

– Я так давно искала кого-то, кто выслушает меня, – она сжала в кулачке платок. – Вы… проводите меня в гостиную?

– Провожу.

– Ваши коллеги пусть займутся домом. Знаете, я все записала.

– Что записали?

– Все, – она приподняла записную книжку. – В золотой гостиной у него коллекция нефрита стоит, статуэтки в количестве двухсот сорока трех.

– Это еще не преступление.

– А в каталоге коллекции говорится о двухсот тридцати восьми. Последние пять были приобретены не так и давно. И когда, спрашивается? Он говорит, что думает только о моей несчастной дочери, тогда как сам скупает нефрит.

Ее рука дернулась, скрючились пальцы, точно дамочка собиралась впиться в руку Луки.

– Еще он приобрел картины. Семь. В пополнение родовой коллекции. Серебро… у меня есть список всего. Проверьте. Наверняка многие вещи окажутся украденными.

– Почему?

– Потому что такова натура Эшби. Они всегда получают то, что хотят.

И злость исказила черты ее лица. Рот приоткрылся, вытянулся подбородок, а на шее проступили нити артерий.

– Мы разберемся, – пообещал Лука.

Дом все равно осматривать. Можно и картины глянуть, так, на всякий случай, хотя, конечно, вряд ли хозяин настолько дурак, чтобы с чистым криминалом связываться. Верней, не столько связываться, сколько хранить незаконные приобретения открыто.

– Я вам покажу?

– Покажите.

Ей столь откровенно хотелось увести Луку, что он позволил. Маг все еще дремал или бродил в мирах иных. Милдред, присев у дивана, о чем-то тихо говорила с девушкой. А та сидела рядом с парнем и за руку держала.

Идиллия.

– Сюда… и дальше… здесь все за мной следят. Он знает, что я его не люблю.

– Кто?

– Ник, – женщина шла быстро, и появилась в ней какая-то нездоровая суетливость. Она оборачивалась то через правое, то через левое плечо или, остановившись на мгновение, начинала прислушиваться, а то вдруг взмахивала руками и этим нелепым своим блокнотиком, а затем, спохватившись, прижимала его к груди. – Он знает, что я ему не верю. Поэтому и хочет отправить меня с Зои.

– Куда?

– В Вашингтон, кажется. Или рядом? Он говорит, что там центр реабилитации хороший, но сам он поехать не может…

– Почему не может?

– Не знаю.

В доме едой не пахло. Лука не жаловал такие дома, в которых не пахло едой. Неживыми они ему казались. И этот вот аккурат из тех. Огромный, что ангар, и такой же пустой. Нет, вроде бы все есть – и вазы на полу здоровущие, и картины на стенах, и шторы с золочеными кистями, за которые