– Она жаловалась? – Милдред разбирала этот страх на ноты, но не находила ничего полезного. – Эта девушка?

– Нет.

– Может быть, все-таки жаловалась? Женщинам… иногда приходится сложно.

– Хотите сказать, что я бы не принял заявление? – А вот теперь к страху добавилась обида. Мужская. Раскаленные нервы ловили чужие эмоции. И этим следовало пользоваться. – Думаете, я бы закрыл глаза на то, что какой-то ублюдок ее избивает?

– Случается и такое.

– Не у нас.

– То есть у вас бить женщин не позволяется?

– В семейные дела я не лезу. – А вот теперь он злился, этот человек, внешне казавшийся равнодушным. И отнюдь не Милдред с ее недоверием и неправильными вопросами была тому причиной.

А кто? Женщина. Какая?

– Если не просят, то не лезу, – он стиснул ствол винтовки, будто желая раздавить его. – Да и как? Полномочий у меня нет, потом нажалуются…

– И часто жалуются?

– Нет. Местные знают, что, если охота тут жить, надо вести себя прилично, – он успокаивался, и все-таки… все-таки стоило бы к нему приглядеться. – Если возникает проблема, я ее решаю. Как умею. – Удовлетворение.

И стало быть, ему приходилось решать проблемы подобного толка. Что ж… в провинции свои правила. И не Милдред их менять.

– Она его боялась, – сказала она, меняя тему беседы. – Очень.

– Тоже маг?

– Нет. Просто… кое-какие способности.

Стоило ли говорить? Или… Чучельник не глуп. Он понимает, что одно дело – скрываться от мага, который только и способен, что сидеть и стучать в расписанный кровью бубен, уставившись взглядом в низкие небеса, и совсем другое – пытаться обмануть эмпата.

Слух пойдет?

Оно и к лучшему. Слухи всегда преувеличивают. Милдред улыбнулась, чувствуя себя почти счастливой. Кем бы ни был Чучельник, он не оставит подобную угрозу без внимания.

– Я спускаюсь? – спросила она громко. – Спускаюсь…

И не удивилась, когда Лука ее поймал. Поднял. Поставил и мрачно поинтересовался:

– И зачем было дразнить его? К вечеру весь город знать будет.

– Будет.

– Я тебя выпорю.

– Нет.

– И отошлю.

– Ты же знаешь, что не поможет.

Лука вздохнул. Он и вправду знал. Вот только обо всем ли?

У Томаса тогда получилось сорвать розу. Правда, он рассадил шипами ладонь и, выругавшись – папаша точно выдрал бы за такие слова, – слизал капли крови.

– Осторожней, молодой человек, – сказали ему. – Эти розы весьма коварны.

Томас спрятал руки за спину, раздумывая, успеет ли сбежать, пока мистер Эшби подходит. А тот не спешил. Точно знал, что бежать Томасу некуда.

– И бежать не стоит, – сказал он. – Я вас знаю.

– П-простите.

Томас уже усвоил, что взрослым очень нравится, когда у них просят прощения. И даже не так важно, есть ли за тобой вина или нет, главное, чтобы звучало искренне.

У Томаса получалось.

– Не стоит, – отмахнулся мистер Эшби.

Он был не в костюме, в обыкновенных штанах вроде тех, которые папаша предпочитал всем прочим. И в рубашке, пусть и не клетчатой, но и не белой, накрахмаленной. Рукава закатаны, воротничок расстегнут. А к волосам стружка прилипла.

И такой, незнакомый, мистер Эшби пугал.

– Этот куст посадила Патриция Эшби, и случилось это почти четыреста лет назад. Она очень любила цветы.

– Я… я просто…

– Решил сделать кому-то подарок?

Томас поспешно кивнул.

– Это хорошо. Женщинам надо дарить цветы. Женщины любят подарки. И мужчин, которые их делают. Ты ведь хочешь пользоваться успехом у женщин, юный мистер Хендриксон?

К Томасу никто так не обращался.

Это заставляло покрепче сжимать несчастную розу. И вместе с тем чувствовать себя бесконечно важным.

– Д-да. Н-не знаю. Пока.

– Конечно, ты же еще юн, – мистер Эшби добрался-таки до него и руку на плечо положил.

Расскажет?

Если расскажет, папаша точно за ремень возьмется. И драть будет так, что Томас потом долго сидеть не сможет. И… и Томас сам себя проклинает, что сюда полез.

Чего, спрашивается?

– А… – он смотрел на мистера Эшби снизу вверх, и знакомое лицо будто бы плыло, меняясь. – А что вы делали?

– Хочешь взглянуть?

Странная улыбка. И пахло от него странно, не как всегда. Деревом? И клеем? И еще шкурами, только хорошо выделанными.

– Тогда идем. Будь моим гостем. Будешь?

Томас кивнул. А что ему еще оставалось?

…Идти за женщиной, которая явно не слишком спешила в дом. Впрочем, она открыла дверь и махнула рукой, изобразив дурашливый поклон.

И Томас ответил тем же:

– После вас, прекрасная леди…

– Издеваешься? – Уна посмотрела искоса.

– Нет.

– Издеваешься.

– Да нет же.

– Я не прекрасная.

– Почему? – Разговаривать, стоя на пороге, было глупо, и Томас вошел, аккуратно притворив за собой дверь. – Очень даже прекрасная.

– В каком месте?

– Во всех.

На щеках Уны вспыхнул румянец. Она хотела что-то ответить, возможно, грубое, заставляющее отступить, но не успела.

– Уна, у нас гости? – этот голос, отраженный стенами, заставил поморщиться. Высокий. Нервный. Словно предупреждающий, что хозяйка его – особа весьма трепетная и склонная к истерикам.

Женские истерики Томас переносил с трудом.

– Это Томас. Хендриксон, – Уна поморщилась, но ответила.

И… изменилась?

Определенно. Она вдруг ссутулилась, обхватила себя руками под пиджаком, явно желая стать меньше, незаметней. А женщина, прятавшаяся в тени второго этажа, ступила на лестницу. Сперва Томас увидел ее туфли, весьма аккуратные, с круглыми лаковыми носами, на которых посверкивали золотые пряжки.

Ноги в чулках.

Подол платья, прикрывающий колени. Пышные юбки. Широкий пояс. Лиф с двумя рядами пуговиц и кружевной воротник. Волосы, выкрашенные в черный цвет, тщательно уложены. А на губах застыла улыбка.

– Он из Бюро. Пришел… осмотреться.

– Неужели до вас все-таки дошло, что Эшби не так просты?

…Тропинка вела в сад.

В дощатый дом, о существовании которого сейчас ничего не напоминало. Но этот дом был! Томас помнит его. И крапиву, которая разрослась густо, поднялась едва ли не в рост человека.

– Осторожней, – мистер Эшби отвел крапиву рукой, а потом открыл дверь и сказал: – Проходи… мне как раз пригодится сторонний взгляд.

И Томас вошел.

– Эй, – кажется, его толкнули. – Эй, что с тобой?

– Господи, Уна, да отвесь ты ему оплеуху. Как был недоумком, так и остался. Впрочем, чего еще ждать? От осинки не родятся апельсинки.

Томас попробовал открыть глаза. И кажется, покачнулся.

Почему? Что произошло? Вот он стоял… и стоит, но кажется, что тело парализовано. Он и дышит-то с трудом, а уж чтобы пошевелиться…

– У него что, кровь из глаз пошла? Только этого не хватало… что ты с ним сделала, Уна?

Визгливый голос заставлял дышать быстрее, и дыхание разгоняло кровь. И пусть хотелось заткнуть эту странную женщину, но Томас заставлял себя слушать.

Не всякое