– Почему? Твоя тетя, судя по отчетам наблюдений, должна была заниматься сексом в среднем по три раза в день. Представь, они с мужем съехали с дороги в лесок, вышли из машины и именно этим и занялись.

– Холодно в сентябре на земле валяться. Это раз, – загибаю я пальцы. – И Ханна знала множество интересных способов заниматься любовью в автомобиле – это два. Она любила совокупляться именно в машине.

– Ну тогда есть только одно объяснение, – разводит руками Ладушкин. – Некто, не замеченный наружной слежкой федералов, прихвативший с собой прибор ночного видения, совершенно бесшумно подъехавший к Латовым в совершенно невидимом автомобиле, попросил их выйти или дождался, пока они выйдут сами, перерезал обоим горло безо всякого сопротивления с их стороны и исчез. Ни следов, ни мотива. Что? О чем ты думаешь?

– Так. – Я поежилась и постаралась, чтобы в глазах, поднятых к Ладушкину, не было и намека на ужас. – Испугалась просто.

– Чего ты испугалась?! – настаивает он. – Ты что-то поняла, да?

– Уходи, Ладушкин.

– Уходить? Я зачем тебе это все рассказываю, а?! – Инспектор раздраженно стучит по столу. – Я хочу объяснить, что лезть в это дело в одиночку бесполезно и опасно! Если даже ты что-то знаешь и хочешь взять все деньги, ты не проживешь после этого и дня!

– Я не знаю, где деньги, уходи. – Я сдергиваю Ладушкина со стула и толкаю его в коридор.

– Что ты вспомнила? Скажи, я боюсь за тебя! Ну не будь дурой!

– Уходи!..

– Я хочу помочь, скажи, чем тебе помочь? Чего ты испугалась только что, ну скажи, ведьма проклятая! Я хочу вычеркнуть из жизни день, когда впервые увидел тебя в морге! Плевать на службу, если не скажешь – я тебя сам убью! – Ладушкин трясет меня за плечи. Я закрываю глаза и вытираю с лица брызги его слюны.

– Оставь ее, ты, умник! – выскочила на шум заспанная Лора. – Помочь он хочет! Только тронь еще раз ее пальцем, только попробуй! А хочешь помочь, верни брату его талисман!

– Какой еще талисман? – Тяжело дыша, Ладушкин вытирает пот со лба.

– Я хочу побыть одна. – Я закрываю ладонями уши, иду в ванную и запираюсь.

– Верни брату засушенный палец Фридриха Молчуна! – кричит Лора. – Это его любимая игрушка!

– Чокнутая семейка, вас всех надо лечить!

Я открыла кран с водой, чтобы не слышать их громкие препирательства, но это и так пришлось бы сделать, потому что меня стошнило. Усевшись на край ванны, я сосчитала, что за последнее время меня трижды тошнило по самым разным поводам. От ужаса, когда обнаружила голову Ханны в морозилке. От невыносимого запаха, когда меня облила поносом шимпанзе. И вот только что от разгадки, кто убил Ханну и Латова.

– Он ушел?

– Ушел. Обещал принести Антону палец.

– Иди сюда. – Я хлопаю по кровати.

Лора укладывается рядом со мной. У наших ног спит счастливым сном Антон. Улыбается во сне.

– Какой размер этой кровати? – раскидывает Лора руки.

– Три двадцать на три.

– К психиатру не обращалась?

– Не ехидничай.

– Нет, я совершенно серьезно спрашиваю. Ты же знаешь, в нашей семье психиатр – любимый доктор. Меня лично обследовали дважды, даже назначали лечение. После того, как я откусила ухо одному мальчику в детском саду.

– Засушила?… – Я начинаю засыпать.

– Что?

– Ухо откушенное засушила?

– Очень смешно!

– Ты же знаешь, в нашей семье… это дело обычное, засушивать все, что дорого…

– Четыре, пять… На этой кровати вместе с тобой может поместиться еще четверо крупных или шестеро мелких мужчин.

– Это тебе надо к психиатру…

– Ты еще себя не знаешь, мамочка!

– Не называй меня мамочкой…

– Хоть кого-нибудь в этой жизни я могу называть мамочкой? С моей ведь дело доходило до истерик, если я ее публично так обзывала. Только по имени!

– Давай закончим день чем-нибудь полезным. – Я заставляю себя открыть глаза и сесть. – Пока мы не забыли, что было в конфискованном ящике. Итак, я видела нитки, разобранную куклу, драгоценности, остатки чего-то из косметики, оружие, чулки, губную помаду, блокнот. Чего там не было?

– От распоротого рюкзака остались две бирки, еще бирка от свитера и вырезанный кусочек из косметички. Они должны быть там.

– Не заметила.

– Это все теперь выглядит как набор маленьких грязных тряпок с полустертыми надписями. Правда, на рюкзаке название фирмы было исполнено на куске кожи металлическими буквами.

– Можешь перечислить все, что вы с братом получали в подарок от Руди?

– Когда я была маленькая, он подарил мне водяной пистолет, игрушечные наручники и пластмассовый нож в ножнах. А Антону две мягкие игрушки – кошечку и собачку. Потом он стал дарить одежду и полезные вещи. Мне – комбинезон строителя, кожаные брюки и ошейник металлиста, еще косметичку, Антону – свитер из шотландской шерсти и рюкзак. Комбинезон я забыла в Германии, брюки, когда приехала в Москву, подарила подруге, а рюкзак был добротный, тянул на полста долларов, ему бы сносу не было, зря Ханна его раскурочила.

– Если в этих бирках и заложен какой-то смысл, то теперь они у федералов, и мы ничего поделать не можем, – зеваю я.

– Почему не можем? Я помню все наизусть, сейчас изображу. – Лора сползает с кровати и садится на колени у журнального столика. – Вот! – прыгает она через пять минут на кровать.

Сделанный на заказ дорогущий матрац от ее прыжка содрогается и плавно покачивается. Мы замираем и смотрим на Антона – разбудили? Спит. Улыбается.

На листке в линейку четыре прямоугольные рамки, в которых Лора изобразила по памяти надписи на бирках. Итак… Эта, похоже, от свитера – шерсть 100 %, условия чистки, в треугольнике буква Р, на утюге число 400, вверху название – «Гербердорф». Вот еще одна бирка с одежды – полиэстр 20 %, коттон 80 %, на утюге 60, фирма «Санна». Дальше – разъяснительная надпись: «Кусок тканого гобелена с закрепленной металлической пластинкой, остатки косметички». Подчеркиваю – «Эбелькадер», 65487, а под цифрами выдавлен трилистник. Подчеркиваю на рисунке и трилистник. От рюкзака осталась причудливой конфигурации нарисованная рамка, стрелка внутрь и объяснение Лоры – «кожа». Крупными буквами по кругу – «Хенгель / Круз», WI, 888 23.

– Давай телефон, попробуем что-нибудь выяснить, – киваю я удивленной Лоре.

Почти полчаса дозваниваюсь в Германию. Мою мамочку не так просто застать дома. Она, оказывается, устроилась на работу. Не верю своим ушам, отставляю трубку и смотрю на нее, чтобы не забыться в удивлении. Да, она теперь работает в парфюмерной фирме, туда можно позвонить. Звоню! Чтобы лишний раз не демонстрировать свое разочарование в немецком, лаконично требую: