Вопрос прозвучал раньше, чем должен был по ожиданиям князя, и задан был в непредвиденной форме. Те, кому видно было его лицо, отметили, что он несколько побледнел, заколебался, обвел зал смущенным взглядом, — уверенность в себе его временно покинула. Возможно, то было лишь притворство, и в таком случае оно оказалось успешным: на всех лицах отразилось если не сочувствие, то внимание.

— Полагаю, ваше величество желает получить определенные сведения. Я — лицо слишком незначительное, чтобы навлечь на себя недружелюбие императора Константинополя. Представляй я определенную церковь, общину или официальную религию, все могло быть иначе, однако я придерживаюсь своей собственной веры.

— Однако ведь ты, князь, возможно, являешься носителем истины — истины самого Господа, — доброжелательно перебил его Константин. — Нам всем известно, что твоя страна была колыбелью представлений о Божественности. Говори и не ведай страха.

Ответом императору был взгляд, исполненный должной благодарности.

— Воистину, ваше величество, доброе расположение мне просто необходимо. Вопрос, который мне был поставлен, завел в кровавые могилы большее число несчастных, чем пожары, мечи и разбушевавшиеся волны, вместе взятые. Кроме того, чтобы объяснить, почему я верю в то, во что верю, требуется времени больше, чем есть в нашем распоряжении; я говорю об этом столь дерзко, поскольку, ограничивая меня, ваше величество ограничивает и себя. А потому пока сведу речь к определению своей веры. Но прежде всего отмечу: из моих слов не следует, что я могу быть лишь христианином или иудеем, ибо как воздух переносит множество частичек света, так и вера способна вобрать в себя множество точек зрения.

Голос князя постепенно обретал силу, краска вернулась на его лицо, глаза раскрылись широко и сияли странным светом. И вот он поднял правую руку, сжав в кулак все пальцы, кроме первого — он был длинным и тонким, — и помахал им над головой, точно волшебной палочкой. Даже если бы собравшиеся и не хотели его слушать, теперь они не могли отвернуться.

— Я не исповедую индуизм, о повелитель, поскольку не верю в то, что люди способны создавать собственных богов.

Императорский исповедник, стоявший слева от царского места в алой златотканой столе, приветливо улыбнулся.

— Я и не буддист, — продолжал князь, — поскольку не верю в то, что после смерти душа уходит в никуда.

Отец исповедник хлопнул в ладоши.

— Я не придерживаюсь конфуцианства, поскольку не могу свести религию к философии, а философию поднять до уровня религии.

Слушатели внимали ему все истовее.

— Я не иудей, ибо верю в то, что Бог равно любит все народы, а если и делает какие различия, то только в пользу праведников.

В зале загремели аплодисменты.

— Я не магометанин, поскольку, возводя очи к небесам, не могу потерпеть, чтобы между мною и Богом стоял какой-то человек, — не могу, о повелитель, будь этот человек даже пророком.

Эти слова попали в цель — ненависть к древнему врагу заставила присутствовавших разразиться одобрительными выкриками. Лишь император хранил молчание. Опираясь всем весом на шишак справа, стиснув зубы и не сводя взгляда с оратора, он молчал, едва дыша и зная, что, раз говорящий зашел так далеко, развязка неизбежна; увидев по лицу князя, что она вот-вот наступит, император поднялся и жестом призвал всех к тишине.

— Я не…

Князь осекся и, дождавшись полноты молчания, продолжил:

— Я не христианин, поскольку… поскольку верую, что Бог есть Бог.

Отец исповедник захлопал было, однако ладони его застыли; то же оцепенение охватило и стоявших рядом, однако они глянули на императора, — похоже, он единственный понял смысл последней фразы. Он невозмутимо опустился обратно на трон и проговорил:

— Так, значит, твоя вера…

— Бог!

Это односложное слово произнес князь.

И, четко представив себе многое из того, что было отвергнуто, — иконы, святых, канонизированных, даже поклонение Христу и Богоматери, а также четко представив себе, какая мудрость позволила его гостю произнести в таком обществе столь громкое слово, и одновременно с новой силой ощутив желание услышать полный рассказ человека, способного свести религию к одному слову, да так, чтобы она не утратила своей значимости, Константин облегченно вздохнул и проговорил с улыбкой:

— Воистину, о князь, не было еще такой веры, которая была бы так проста в определении и обладала бы такой бесконечностью смысла. У меня множество вопросов, да и у твоих слушателей, моих царедворцев, безусловно, тоже. Что скажешь ты, о мой умудренный в вере исповедник?

Святой отец склонился так низко, что подол его сверкающей столы лег на пол.

— Ваше величество, и мы тоже веруем в Бога, однако веруем и во многое сверх него; а посему, дабы сравнить наши верования — что всегда имеет пользу, если исходить из благих намерений, — я хотел бы, чтобы наш благородный и почтенный гость высказался подробнее.

— А вы, достойные господа?

Из окружавшей его толпы донеслось:

— Да, да!

— Так тому и быть. Посмотри, мой добрый логофет, когда у нас есть ближайший незанятый день.

К царскому месту приблизился представительный мужчина средних лет и, открыв тяжелую книгу, в которую, по всей видимости, заносились все назначенные государем встречи, перевернул несколько страниц и возвестил:

— Ваше величество, через две недели после завтрашнего дня.

— Пометь, что день этот я проведу с индийским князем. Слышал ли ты, о князь?

Князь склонил голову, дабы скрыть удовлетворение.

— Для меня все дни равны, — ответил он.

— Итак, здесь, в нашем дворце, через две недели после завтрашнего дня, в полуденный час. Теперь же… — (Шелест и движение в толпе придворных немедленно прекратились.) — Теперь же, князь, — ты, кажется, сказал, что в родной стране на тебе лежат обязанности властителя? Полагаю, столица твоя расположена в Индии, но где именно, поведай! И каково твое имя? И почему город наш удостоился чести стать целью твоего странствия? Не каждый правитель может позволить себе покинуть родные края и отправиться изучать мир, притом что, безусловно, всякому правителю это пошло бы на пользу.

Вопросы прозвучали стремительно, но, поскольку князь был к ним готов, он любезно ответил:

— Отвечать вашему величеству для меня — большая честь, тем более я понимаю, что совершил бы непростительную ошибку, решив, что они вызваны пустым любопытством. Одно из завиднейших свойств великих мира сего — терпение. Увы, но и злоупотребляют им больше всего!.. Один из древнейших индийских титулов — титул раджи. Он ближе к царю, чем к князю, и я получил его по наследству. Возможно, ваше величество слышали про Удайпур, самоцвет в ожерелье Раджпутана, свежайшую белую розу среди всех индийских городов. У подножия хребта Аравалли бежит река, и на правом ее берегу раскинулся город; к юго-востоку от него, совсем неподалеку, протянулось озеро, подобное зеркалу, что упало стеклом вверх. Озеро окружают холмы, высокие и прерывистые, как здесь, на Босфоре; с воды они кажутся плотной массой плюща и изумрудных лесов, щедро усыпанной древними крепостями и храмами, семиярусными красными пагодами: в каждой восседает великий позлащенный Будда, а с ним — семейство меньших будд. На каждом озерном острове стоят дворцы, возвышаясь над водой открытыми аркадами, рельефными стенами и надвратными башнями: в безветрие их взметнувшиеся в воздух изысканные силуэты отражаются на глади глубоких вод. Они прекрасны и в будни, но попробуйте вообразить себе, каковы они в праздничные ночи, изукрашенные фонарями! Должен сказать, о повелитель, — если только чужаку дозволено произнести здесь, в самом сердце империи, слово, в котором прозвучит хотя бы толика критики, — гений Индии постиг красоту еще до зарождения Запада и, черпая вдохновение в искре и в капле росы, воспроизвел их в зодчестве. Прошу, не улыбайся — искра живет в каждой лампаде, которые во множестве украшают резные фасады, а капля росы — в фонтане, в каскаде, в текучем орнаменте у основания стены. А если ты все еще думаешь, что я преувеличиваю, есть ли обида в том, чтобы с легкостью даровать прощение обидчику, повествующему о своей родине? Я появился на свет в одном из дворцов на этом озере, старшим сыном в семье раджи из династии Мейваров — Удайпур был столицей его княжества. В этих словах — надеюсь, восприняты они будут благосклонно — ваше величество найдет ответы на многие вопросы, которые вы соблаговолили мне задать: почему я здесь? Почему занялся изучением мира? Да простит мне ваше величество мою дерзость, но мне представляется, что ответ на эти вопросы уместнее будет дать по ходу нашей следующей аудиенции. Боюсь, сейчас мне потребуется на это слишком много времени.