К этому времени придворные, привлеченные к трону этим разговором, образовали рядом с ним ослепительный круг — услышать незнакомца им хотелось не менее, чем увидеть; они сразу уловили смысл последней фразы, ибо многие сопровождали императора в поездке в Терапию, каковая оставалась темой склок и пересудов едва ли не менее жарких, чем в первые часы. Они в едином порыве подняли глаза на царственный лик в надежде обнаружить там откровение, однако лицо императора осталось подобным маске.

— Хвала, безусловно, заслуженная и свидетельствует о твоем, князь, умении прочитать женский характер, — проговорил Константин с чуть заметной досадой. — Отныне я знаю, насколько можно доверять твоим суждениям, причем и в других спорных вопросах тоже. Однако если верить словам упомянутой дамы, то мне, князь, остается лишь повторить, что я перед тобою в долгу. Мне приятно дать столь высокую оценку как твоей влиятельности, так и здравомыслию, пришедшемуся столь кстати. Многие лета тебе, о индийский князь, и да проведешь ты их, как вот ныне, среди друзей, которые никогда не упустят возможности подтвердить свое расположение.

И он поднял чашу.

— Как будет угодно вашему величеству, — ответствовал гость, и они одновременно осушили сосуды.

— Подать стул индийскому князю, — распорядился император.

Стул принесли, однако гость отказался им воспользоваться:

— В своем дворце — ибо в родной стране на мне лежат обязанности властителя — мне часто приходится давать аудиенции; у нас, если они носят публичный характер, принято называть их «дарбарами» — и тем, кто ниже меня по положению, сидеть в моем присутствии не дозволяется. Это правило, как и прочие, принятые на таких церемониях, я ввел лично. Я, разумеется, не могу не видеть, что его величество осыпает меня милостями, и взял на себя смелость отвергнуть вот эту не потому, что решил взять на себя роль ментора, а из одной лишь привычки, которая освящена временем и заставляет задать самому себе вопрос: стану ли я нарушать собственные установления? Боже избави!

По залу прошел гул, которому церемониймейстер дал истолкование, многократно кивнув головой. Иными словами, последним поступком ловкий гость завоевал симпатии всего двора, как ранее завоевал симпатии владыки, — теперь даже самые подозрительные из подозрительных не станут сомневаться в том, что он и есть тот самый индийский князь, за которого себя выдает. Император, со своей стороны, не мог не оценить деликатность и убедительность этого высказывания; сразу после этого, явно проникнувшись к гостю безусловным уважением, он перешел к вопросу, который, как я полагаю, уже некоторое время занимает читателя.

— Это давно бы следовало заметить тем, кто отвечает за написание законов, ибо в этом случае они получили бы безусловное право настаивать на исполнении вышеупомянутого правила; неправомерно отказывать человеку в удовольствии соблюдать обычай, который столь глубоко укоренился в его душе. Будь по-твоему, князь.

Едва смолкли аплодисменты, которыми встретили решение его величества, как он заговорил вновь:

— Но хочу повторить снова, о досточтимый гость, — видимо, я неправильно истолковал слова путешественников, из рассказов которых об Индии следует, что жители этой почтенной страны не слишком истово соблюдают церемонии, как религиозные, так и мирские. Многие наши собственные наблюдения за природой Божественного можно свести к исследованию и пониманию благого воздействия той или иной формы преклонения, некоторые из этих форм безусловно возникли еще в храмах языческих богов, однако иные, возможно, происходят из индуизма. Кто знает? А посему, говоря в целом, я страшусь задавать тебе вопросы о тех наших церковных таинствах, про которые я не знаю точно, что они родом из Греции. Одно из них состоится сегодня вечером. Название ему — всенощное бдение. Основное действо — процессия братии из монастырей, находящихся в городе и на островах, — все они состоят в лоне нашей православной церкви, которая, благодарение Господу, простирает свои владения куда дальше, чем наше государство. Святые братья съехались на празднества, которые продлятся несколько дней. После захода солнца из города выйдет шествие, которое направится в ночь. Здесь, в наших владениях, а говоря точнее — у входа в часовню Святой Приснодевы Влахернской, их встречу я. Они проведут ночь в молитве, точно коленопреклоненная армия, оплакивая те муки, которые Спаситель принял в Гефсиманском саду. Мне неведомо, какой веры ты придерживаешься, однако я подумал, князь, — не суди строго, если то было ошибкой, — что созерцание духовной силы наших священнослужителей, которая будет продемонстрирована сегодня, может представлять для тебя интерес; именно поэтому я взял на себя смелость распорядиться, чтобы для тебя возвели на удобном месте помост, с которого можно будет наблюдать, как крестный ход продвигается по террасам. Все, кому ранее доводилось стать свидетелями этого зрелища, укреплялись в мысли о твердости владычества Христа над душами человеческими.

Последние слова изумили князя. Владычество Христа над душами человеческими! Именно то, что он хотел постичь и, по возможности, измерить. Мысли вихрем закружились у него в голове, однако разум остался незамутненным, и он спокойно ответил:

— Вы неизмеримо добры ко мне, ваше величество. Меня уже заинтересовало это таинство. Поскольку у нас, смертных, нет надежды узреть Бога своими глазами, наилучшим приближением к этому остается созерцание людей, которые купно выражают свою к нему любовь.

Взгляд Константина задержался на лице князя. Это высказывание пришлось императору по душе. В голосе гостя звучала столь взвешенная почтительность, что никто бы не заподозрил его в лукавстве. Проходя по галерее с великими произведениями искусства, человек внезапно понимает, что нечто привлекло его внимание; он останавливается, вглядывается, вглядывается вновь и только потом осознает, что привлекла его не картина, а нечто, промелькнувшее в уме. Вот и сейчас, глядя на своего гостя, император скорее мыслил о своем госте, чем видел его, — мыслил о нем со всей силой пробудившегося любопытства и желания узнать его покороче. Если бы он пошел на поводу своего желания, он обнаружил бы его истоки в том, что Индия представляла собой край, где созерцание и психологические эксперименты дошли до точки, где любая новая мысль становилась старой еще до своего выражения, где мудрость зрела до тех пор, пока знание не исчезло, где осталось одно: способность учить других. Иными словами, во времена последнего императора Византии, много веков тому назад, индийская цивилизация представляла собой, как и сегодня, остановившиеся часы, причем остановились они в момент боя, оставив в воздухе невоплощенную славу, подобную приглушенному перезвону соборных колоколов.

— Князь, — произнес наконец император, — ты останешься здесь, пока от Главных ворот не возвестят о прибытии процессии. После этого тебе предоставят провожатого и телохранителя. Дворецкому приказано обеспечить тебе все удобства. — Повернувшись затем к церемониймейстеру, Константин добавил: — Есть ли, мой славный слуга, у нас время выслушать другие речи нашего гостя?

— Ваше величество, у вас не менее часа.

— Ты слышал, князь? Если тебе это не доставит неудовольствия, разъясни, что подразумевал ты под словами, которые я могу истолковать лишь в том смысле, что ты — либо христианин, либо иудей?